— Ты
п-патриот своего города?—спросил я.
— А как
же!—гордо вскинулся он.
— И все про
него знаешь?
— С
семнадцатого века...—отхлебнув избутылки, сообщил он.—Когда
казак Сермяжка, соратник Стеньки Разина, между прочим... налетел на
своем струге на камень и ко дну пошел, вместе с фузеями, пушками и
прочей амуницией...
— И
утоп?
— Не, не
утоп...—покачал залысинами Третьяковский.—И сам спасся, и
люди его... а вот пушки утопил.
— Где
утопил-то?..
— Да в
нашей Проныре!..
— А
дальше?
— Ну не мог
Сермяжка к Степану Тимофеевичу без пушек явиться... Вынул бы тот
востру сабельку и... вжик!—классик махнул
рукой и сшиб на пол бутылку, хорошо — пустую.—А при нем немец
был, Шлехтер, рудознатец... геолог по-нынешнему... Тот руду нашел и
стали казаки плавить ее и отливать пушки... Отсюда и пошел наш
город, Литейск...
—
Здорово... а Проныра, это значит, река...
— Не просто
— река, приток Волги!
— И ты про
это книжки пишешь?
—
Конечно... «Сермяжная правда»... роман о восстании Разина...
«Проныра — река трудовая»... пьеса о речниках... «Тайна утонувших
сокровищ»... приключенческая повесть для подростков...
— Вот эту
бы я почитал...
— А пошли
ко мне!—предложил Миня.—Я тебе подарю
икз... икземплярчик...
— А
пошли!—согласился я — мне и впрямь захотелось
проветриться.
Он сполз со
стула и едва не рухнул. Похоже, ноги его уже не держали. Я
подхватил литейского классика и потащил его в прихожую. Когда мы
проходили мимо гостиной, дверь в нее была заперта, но не могла
заглушить пыхтения и сладострастных стонов — возможно эти звуки
доносились с экрана, но, скорее всего — не только. Третьяковский
рванулся было уточнить, но я его перехватил. Сунул ногами в
штиблеты, накинул на плечи плащ, обулся и оделся сам и мы
вывалились на улицу.
Причем —
вывалились в буквальном смысле, кубарем скатившись с крыльца.
Спасибо рефлексам Санька — снова не подвели, не дав покалечится ни
мне, ни писателю. Поставив его на ноги и кое-как отряхнув, я повел
его к калитке. Мы выбрались на улицу и побрели к писательскому
дому, главным образом благодаря моей памяти и способности
ориентироваться даже в малознакомой местности. Тем более, что
поселок Крапивин Дол был не слишком велик, а хоромы литейского
классика — самым неказистым зданием в нем.
Участок
Третьяковского тоже не поражал размерами. Кроме дома, на нем
располагался то ли сарай, то ли гараж. Оказавшись в собственной
«усадьбе», Миня воспрянул духом. Отыскал в кармане плаща ключи,
отпер двери и пригласил меня внутрь. На узкой веранде было темно, и
хозяин долго шарил рукой по стене в поисках выключателя. Наконец,
раздался щелчок и... осталось по-прежнему темно. Тогда писатель
нащупал дверь, ведущую в дом, и там ему повезло больше. В прихожей
засияла тусклая лампочка в сорок свечей.