Я порадовался тому, что не стал разуваться и раздеваться, когда
пришел. А девушка оказалась не менее предусмотрительной, нежели я.
Свою обувь и одежду она держала именно в потайной комнате. Когда мы
из нее вышли, то увидели следы разгрома, хотя в этом обиталище
«детей солнца» казалось трудно было что-нибудь еще разгромить. На
полу валялась забытая кем-то впопыхах куртка, а вот книги и журналы
пропали. В кухне на столе были разбросаны недоеденные пирожки и
надкусанные домашние соленья. На обоях виднелся отпечаток ладони,
измазанный кровью — похоже, кто-то получил по сопатке.
Оказавшись на улице, лично я вздохнул с облегчением. Не потому
что испугался облавы, а потому мне не хотелось, чтобы Илга угодила
в кутузку. За Тигру я не очень-то беспокоился. Думаю, в милиции
знают, кто она такая. И все неприятности сведутся к тому, что
сообщат на работу, где директором работает ее отец. А вот девушка,
которая шла сейчас рядом, волновала меня все больше. Ощущение того,
что мы с нею раньше были знакомы только усиливалось, или вернее,
будем еще знакомы.
Мы шли по тихим улочками советского провинциального города и мне
чудилось, что нас связывает какая-то тайна. Жаль, что нельзя было
спросить ее об этом напрямую. Подумает еще, что я рехнулся. Однако
о другом я ее мог спросить:
— Скажите, Илга, а что вас связывает со всей этой компанией?
— Мне интересно, — последовал ответ. — Я удивлена. Так далеко на
Востоке молодежь ведет себя точно также, как в Европе.
— А вы бывали в Европе?
— Да, в Хельсинки, Стокгольме и Варшаве.
Я покивал. Сам-то я был не только в перечисленных ею городах, и
далеко не только в Европе, но сказать об этом не мог. Каким образом
тюменский пацан, который лишь недавно закончил институт, мог
объехать полмира? А ведь с этой девушкой мне, как ни с кем другим в
этой эпохе хотелось быть самим собой. И поэтому я ощущал себя
наглым самозванцем. Самое удивительное, что Илга словно
чувствовала, что творится в моей душе, ну или по крайней мере мне
так казалось.
— Вы не подумайте, что я считаю, будто в Европе лучше, чем у
нас, — сказала она. — Они там веселые, безалаберные, но при этом
каждый думает только о себе. Нет единства ни в чем.
— Ну а как же демонстрации протеста? — решил блеснуть я знанием
международного положения, почерпнутым из газет.