- Это…, прощение приперся вымаливать, дедан-пердан? На пузе
приполз, как тряпка помойная. Дружок бросил, а хавать хочется? Это
вот, в столовку дрейфишь показываться, скотина? И правильно, это,
получил бы снова по соплям. Мы про таких, как ты, падлов, не
забываем, - голос то опускался до громового, то срывался на
фальцет. Усиленный динамиками он метался под железным сводом.
Казалось, наркоман хотел казаться кем-то из всемогущих. В
интонациях проскакивали нотки превосходства, самодовольства, по
большей части, надо думать, взращенные моим испугом. Он продолжал,
- да будет тебе известно, прыщ смердявый, это вот…, мы в твоих
услугах не нуждаемся. Думаешь, это…, незаменимый такой нашелся
блин. Катись отсюда, давай. Вали, это вот.
Я почувствовал, как с моего плеча убрался экскаваторный ковш.
Левое плечо стало стремительно расти. Яхо неспешной грузной
походкой подошел к одной из дверей, распахнул ее. За ней я увидел
Шурума. Он вальяжно раскарячился на драном кресле. Согнув ногу в
колене, подставил себе под зад, а вторую закинул на захламленный
стол. Почти лежал, упершись затылком в спинку, а подбородком в
грудь. Перед ним распологался огромный ЛСДишный монитор, на котором
в круге света сиротливо стоял я с открытым ртом, похожий на
обгадившегося идиота. Шурум резко, словно от испуга, обернулся на
Яхо, вороватым, юрким взгляд стрельнул по мне.
- Он нам нужен… - услышал я угрюмый голос в колонках, а дальше
было не разобрать, только шуршание ладони, которой Шурум закрывал
микрофон. С минуту они спорили и решали мою судьбу.
- Ладно, это, Яхо, иди блин, закрой дверь, - негодовал
Шурум.
Здоровяк подчинился.
- Мы посовещались и решили, - через минуту раздалось под
куполом, - ты можешь нам помочь. Используй свой шанс, это…, сын мой
и будет тебе счастье.
Шурум стал подвывать и растягивать слова, словно привидение.
- Мы сегодня добрые, - выл он в микрофон, - это…, добрые, как
никогда. Яхо-о-о, выдай мастаку рабочку-у-у-у. А ты, это-о-о,
старый пердун, зайди сюда-а-а.
Послышался щелчок, колонки смолкли. Я открыл дверь с надписью
«диспетчерская». Пахнуло бензином, машинным маслом и каким-то
смешанным продуктовым запахом, похожим на тот, который разносился
по студенческому общежитию в годы моего отрочества. Кругом царили
беспорядок и грязь. Часть покатой стены, плавно переходящей в
потолок, занимали плакаты и страницы эротических журналов. Торцевая
стена была утыкана саморезами, на которых висели жгуты проводки,
ремни, цепи, кабеля, трубки, шестерни… Вдоль стены размещались
громоздкие агрегаты. Под некоторыми поблескивали черные лужи. На
запыленном стенде для электрических испытаний возвышался ворох
грязной замасленной одежды.