Я киваю, топчусь.
– Да садитесь вы! – Паня ставит банку на центр стола и ногой отодвигает мне тяжеленный стул с дырявой обивкой.
Я сажусь и удивляюсь, что такая древность не скрипит, а очень даже крепкая еще.
– Вы принесли мою записку? – вдруг спрашивает она строго и совсем так же, как ее дочь, сводит невидимые бровки над переносицей.
– Эдит ее разорвала. У меня больше нет вашего автографа.
– И правильно! Я еще нарисую. Сколько потребуется.
– А зачем?
– Чтобы помнили… И уважали. У нас круглый стол.
– Это правильно.
– А где Эдит? – Паня вдруг вспоминает, что я явился один.
– Прислала меня сюда одного в авангарде, а сама пошла в гастроном.
– За вином пошла. У нас тут из-за Герки спиртное не держат.
– Слышал.
– Тут и слышать нечего. Достаточно на него только мельком взглянуть. Может не есть днями подряд, зато, что касается выпивки… Отец его не пил, дед не пил, а этот!..
– Аристотель и Софокл?
– Что! – вдруг Паня вскакивает и хохочет, утирая слезы, которые катятся по ее полным, с красными прожилками, щекам.
Я смущаюсь, не знаю, куда деть руки. Похоже, Эдит мне наврала об именах.
– Это моя дочь вам так сказала? Она стало быть Эдит Аристотиелевна?
– Да, именно. А ваш сын… – я запинаюсь, но произношу все же: – Геродот Аристотиелевич.
– А муж, стало быть, Аристотель Софоклиевич?
– Именно.
– А я?
– А вы Прасковья. Паня, стало быть, для домашних.
– Ну, стерва!
Паня делается вдруг серьезной.
– Иваном звали моего покойного мужа, а не Аристотелем. Сын действительно Геродот. Иван его так назвал. А дочь – Эдит. Это уже моя идея. А я – Александра Семеновна. Паней меня с детства все зовут, потому что я откликалась на это имя… то есть прибегала, когда нашу кошку звали. Вот она как раз Паней была. Кошка давно умерла, а имя осталось… пожизненно. Моим стало.
Я развожу руками и вздыхаю шумно.
– Эдит Ивановна она, – Паня говорит, скорее даже, произносит это, будто вслушиваясь в музыку своих слов, – А сын – Геродот Иванович. Звучит?
– Кошмар! – отвечаю я, желая немедленно отомстить за свой позор, за розыгрыш.
– Верно. Кошмар. Издевательство. А Эдит Ивановна? Ну, все-таки?!
– Почти как кукла из театра Образцова.
– А это чушь! Это хорошо звучит. Необычно. Эдит Ивановна Боголюбова.
– Как Боголюбова!
– А вот так – Боголюбова.
– Она сказала, бога нет.
– Как так нет! Мы-то есть! Значит, и Он есть.