— Выродка поселим
в одной из клеток, ключи — у ловцов. — Князь опустил взор на
шатунью. — После работы можешь навещать, убирать и
кормить.
«После работы». Ни
Энт, ни прочие ловцы не поднимут задницы, чтобы переться к
расположенным на окраине клеткам со скотом и добычей бесплатно.
Отработка станет постоянной, кошмар — нескончаемым.
А шатунья…
улыбалась. Энт вздрогнул и протер глаза. Не привиделось. Спятила?
Не понимает?!
Женщина понимала
все. Она смотрела на спасенного ребенка, и на ее умиротворенном
лице сияла счастливая неземная улыбка.
Энт не понял,
почему задрожали руки, защипало в носу, а в горле возник странный
ком.
Уснуть не
получалось. В голову надоедливыми насекомыми лезли ненужные и даже
опасные мысли. Главный вопрос в любом деле — «Поможет ли это
выжить?» Утвердительный ответ снимал ответственность и устранял
угрызения совести. Шатунья в систему не вписывалась. И не давала
покоя улыбка на обращенном к сыну-уроду лице. Стоило прикрыть веки,
и выражение мадонны, со вселенской любовью глядящей на божье дитя,
как наваждение вспыхивало перед глазами.
За двадцать с
лишним лет после катастрофы желания у людей стали просты: выжить и,
если повезет, продолжить род. «Женщина — вещь, слабак — еда,
больной — беда», — гласил главный закон выживания. Каким-то чудом
шатунья с ребенком оставили естественный отбор в дураках. Опыт
ловца говорил: сила не в том, что выглядит силой, сила — то, что
побеждает. Энт ворочался на постели из тряпья, глядел сквозь
сгущенный сумрак на стены из фанеры и не мог взять в толк, каким
образом постороннее событие пошатнуло устоявшуюся жизнь. «Каждый за
себя!» – кричал опыт прошлого, но тысячи подтверждений этого
перечеркивала одна улыбка самопожертвования. Сила должна побеждать,
это ее неотъемлемое свойство, проигравший не может быть
победителем.
Оказалось, что
может. И что теперь делать, если прозрение отменяло смысл прежней
жизни?
Ответ лежал на
поверхности. Энт поднялся, собрал все ценное и выскользнул из
лачуги.
Перед вагоном
дремал стражник. Энт потряс его за плечо. Нельзя убивать спящего,
он обязательно вскрикнет.
Нож привычно и
легко вошел в сердце. Труп остался приваленным к стенке — для
окружающих страж продолжал нести службу. За сдвинутой завесой ковра
слышались два дыхания. Оба ровные. Перешагнув растяжки и
простенькую для опытного ловца западню, заголенищным тесаком Энт
полоснул князя по шее.