С палубы был виден только малый
кусочек этого светопреставления – пенные струи, перевитые полосами
тумана, стремительно летели по часовой стрелке, и где-то там, в
невообразимой глубине, чернела дыра – центр этой вселенской
воронки, куда непредставимые в своей грандиозности силы засасывали,
материю, энергию свет… всё.
Что-то мелькнуло в свистопляске
водных струй. Казаков пригляделся – медное днище «Гель-Гью»
крутило, словно щепку в весеннем ручье, то скрывая от человеческих
глаз, то обнажая на всю длину, так, что заметна была огромная, с
рваными краями пробоина в районе таранной переборки. «Достал-таки
их Серёга, сработало!» - мелькнула неуместная мысль. Канонерка
стремительно уменьшалась, превратилась в чёрточку, точку, пылинку,
а он, как заворожённый, не мог оторвать от неё взгляд….
- К румпелю! – хрипло каркнул за
спиной Сергей. – Право руля! Навались, сучий хвост, если жить
охота!
Наваждение отпустило. Казаков вместе
со спутником вцепился в изогнутую рукоять, уводя «Штральзунд»
назад, в стену тоннеля, которая чудесным образом никуда не делась и
по-прежнему нависала у них за стеной. «Как же так – отрешённо
подумал он, что тут творится с метрикой, стена должна быть
выпуклой, мы же на другой её стороне?...». А шхуна, прорвав
бушпритом завесу, снова нырнула в объятия призрачных струй.
Судёнышко клало с борта на борт, немилосердно крутило вокруг своей
оси, гик, более не удерживаемый оборванными шкотами, перебрасывало
над головами с борта на борт, оглушительно хлопали паруса. «Маяк! –
правь на Маяк! – заорал над ухом Серёга. Казаков ухватился за
какую-то снасть, выпрямиться - они снова были на Фарватере, и
ослепительная звезда сияла в перспективе его тоннеля, притягивая
взгляд, вселяя надежду на спасение.... Казаков сделал попытку
вернуться к румпелю, но тут сильный толчок под корму швырнул его
головой на нактоуз – и всё, окружающее и его самого, и Серёгу, и
«Штральзунд», пропало в оглушающей вспышке боли и черноты.
- О-ох, мать же твою!..
Дрожащие пальцы нащупали на лбу шишку
размером с куриное яйцо – и как это он ухитрился не только не
расколоть череп, но даже и не рассечь кожу? Приложиться о латунную
окантовку нактоуза - это, судари мои, серьёзно…
- Очнулся? – раздалось где-то сбоку,
и Казаков обнаружил, что до сих пор сидит с закрытыми глазами. Или
вокруг снова темнота – как на границе Фарватера и нормального мира?
открыл глаза. Он потёр глаза рукавом, продирая слипшиеся веки – и
тут же зажмурился от яркого, весёлого солнечного света.