Так что – пёс с ним, с отсутствием
комфорта, доставки на дом и прочих благ цивилизации! Тягучие,
липкие нити, пытавшиеся удержать его, затянуть назад, лопались одна
за другой – и с каждой Казаков испытывал прилив сил, словно
сбрасывал с плеч, с души сдуру взятый на себя груз – и теперь
освобождался, наконец…
На работу, в останкинскую студию он
ничего не сообщил – ограничился тем, что набрал Олега Мартьянова,
предупредил, что сегодняшняя запись не состоится - и попросил
передать, чтобы на него больше не рассчитывали. Ничего
криминального в этом не было – студия по жадности
директора-владельца работала исключительно по «серой» схеме, без
договоров и трудовых, и даже зарплату стали переводить на карточку
а не выдавать в конвертах всего года полтора назад. Значит – никому
он ничего не должен, а что теперь упомянутому директору придётся
спешно искать замену, чтобы не сорвать плотный график озвучек – ну
так это ведь не его, Казакова, проблемы, верно?
- И вот здесь ты собираешься меня
оставить? – Казаков скептически озирал близкий берег и каменистый
мыс, на котором белела свежей краской башенка маяка. – Получше
местечка, что ли, не нашлось?
Сергей покосился на собеседника. А
ведь тот неискренен –нет в нём ни следа отвращения к онежскому
пейзажу, которое он изображает. Не очень-то даже и старается – в
голосе знакомые по той, прошлой, жизни интонации, ясно указывающие,
что на самом-то деле имеется в виду нечто прямо противоположное
сказанному. Нравится ему здесь, вот что - но положение обязывает. И
приходится демонстрировать эдакий интеллигентский скепсис,
заимствованный из восьмидесятых - когда они, по младости своей и
недомыслию принимали подобные штучки за свидетельство широты ума и
независимости личности. И неважно, что Сергей видит его насквозь -
ноблесс облидж[1], хоть ты тресни!
Вообще-то, отметил в который уже раз
Сергей, Казаков стремительно возвращался к манерам их общей
молодости - и не заметно что-то, чтобы он этому противился. И
хорошо бы это относилось не только к словесной иронии и
неистребимому, демонстрируемому по любому поводу скепсису. Да что
там –он словно моложе делается, хотя до Зурбагана с его воздухом,
словно насыщенным чем-то, исключающим посторонние, принесённые
извне недуги (замечено, услышано от мастера Валу и проверено на
себе!), ещё очень далеко. Вот что значит вырваться из привычной
обстановки, из осточертевшей рутины, отнюдь не способствующей как
душевному, так и физическому здоровью…