Её голос сорвался, глаза закатились,
и чужими тёмными интонациями медиум произнесла несколько фраз на
непонятном языке.
Потом, в наступившей тяжёлой тишине,
кто-то из дам предложил Анабель нюхательную соль, и она пришла в
себя.
«Как всегда мастерски изобразила
приступ», — неодобрительно подумал Джонатан, но отчего-то и ему
самому было не по себе.
Побледневшая, притихшая Анабель
бросала взгляды на последний оставшийся ящик — тот самый ящик, что
притягивал и взгляд самого Джонатана. Но отец умело перевёл
внимание гостей обратно к основному открытию — к нетронутому
саркофагу царевны. Люди Карима помогли ему открыть крышку и
переложить спелёнатое желтоватыми тканями тело на стол, а обе части
саркофага переставили к стене, чтобы все могли полюбоваться, а если
желали, то и прикоснуться.
Джонатан поразился, каким тело
оказалось миниатюрным. При жизни леди была хрупкой и ростом едва
доходила ему до плеча. На миг он поймал себя на странном чувстве —
на острой болезненной жалости. То, что должно было произойти здесь
сегодня, было как-то... неправильно...
Но он не мог остановить долгожданный
триумф отца и заставил себя молчать. Он молчал, когда лорд Карнаган
вместе с Каримом и его людьми аккуратно снимал верхние покровы,
молчал, когда они обнажали тело, слой за слоем, под восхищённые
возгласы гостей высвобождая сокрытые в тканях драгоценные
амулеты.
Да, царская дочь не разочаровала
присутствующих — всё её богатство было при ней, бережно сокрытое на
её теле. Лишённая своих артефактов и защищавших её покровов, она
казалась ещё более хрупкой. С сожалением Джонатан созерцал
миниатюрные коричневые ступни, изящные пальцы ног с ногтями,
выкрашенными в терракотовый. Руки с хрупкими запястьями и длинными
пальцами были вытянуты вдоль тела. На правой кисти красовался
перстень, который лорд Роберт не стал снимать, побоявшись поломать
руку царевны. Золотая печатка с вязью иероглифов, которые Джонатан
не мог разглядеть со своего места, мерцала в мистических огнях
светильников и манила его невыразимо... А подняв взгляд, он
заметил, что даже Карим уже не казался столь невозмутимым, как
обычно — неотрывно смотрел на царевну. Что до мадам Анабель, она
сидела, обняв себя за плечи, точно ей стало вдруг очень холодно, и,
покачиваясь, что-то беззвучно шептала.