Вот,
вроде, и наладилось. Мать станет воротить от распутницы-дочери нос и ещё
несколько дней не будет с нею разговаривать, но Тень прошла мимо, не уронив на
голову девке чёрное перо.
Но
рано Крапива обрадовалась. Потому что, едва успела она налить братьям по кружке
простокваши и поровну разделить на троих принесённый Лассой пирог, как дверь
снова распахнулась.
Порог
широко переступила Матка. Следом за нею семенила Таха, не решаясь раскрыть рта,
а из-за плеча жены робко выглядывал батька Тыр. Тот и в хорошие дни не шибко-то
любил гостей, и всё больше прятался в каморке у сарая, где то мастерил посуду,
то правил утварь. Словом, делал что угодно, лишь бы не вести разговоры. Нынче
же, когда Свея вращала выпученными глазами и громко ругалась, он и вовсе не
решался приблизиться.
-
Свежего ветра в твои окна, - поприветствовала Матку Крапива.
Высокая
и дородная, Свея больше походила на мужа, чем на бабу. Быть может, потому её и
слушались беспрекословно не только местные, знающие, как тяжела её длань, но и
приезжие, для которых в новинку было, что власть в деревне держала женщина. К
Крапиве же Матка была иной раз ласковее, чем родная мать. Принимала у себя
травознайку наравне с родной дочерью, угощала лакомствами и, коли уезжала на
ярмарку, подарки привозила им с Лассой одинаковые.
Но
не нынче.
Нынче
Матка тяжело ступала и притопывала огромной, не у всякого мужика такая,
ступнёй.
-
Ты чего натворила, дурёха?! – налетела она на Крапиву вместо приветствия.
Та
вжала голову в плечи. Объясниться бы, рассказать, как было. Да Крапива
сызмальства, коли случилось что, не бежала и не давала сдачи, а замирала на
месте да упрямо молчала.
-
Дурёха, как есть дурёха! – поддакнула Таха. – Ещё и рубаху попортила! За что
мне такое наказание?
Свея
поморщилась, как от надоедливой пчелы, и гаркнула:
-
Цыц! Крапива, ты говори! Что случилось?
Девка
глянула на Матку исподлобья. Нет, так просто дело не решится, правду из неё
выпытают. Вот Ласса! Божилась же мамке не докладывать…
Крапива
пожала плечами и вперилась в пол. Свея нависла над нею подобно кряжистому дубу,
набрала воздуху в грудь… Кто другой ждал бы затрещины. Таха открывала и
закрывала рот: и слово вставить хочется, и Маткин запрет нарушить боязно. Тыр и
вовсе мялся за порогом. Вроде и при деле, а вроде и мимо проходил. Одна Крапива
не испугалась. Ей ли не знать, что Матка ни на неё, ни на Лассу руки нипочём не
подымет, и вовсе не потому, что хвороба не позволит.