-
Пойдём-ка до меня, - неожиданно мирно сказала Свея. Она не коснулась Крапивы, а
всё одно провела рукой над её плечами – вроде как обняла и ободрила. – По
дороге расскажешь.
Всё
ж таки обида на княжича излилась злыми слезами. Крапива утирала их рукавом,
пока никто не увидал, но те всё катились.
Выслушав
короткий рассказ, Свея покачала головой.
-
Беда…
-
Ты уж прости меня… Кабы знала, что он той дорогой поедет, заперлась бы в избе
до самого вечера!
-
Тьфу, дурёха! К чему винишься? – Матка провела ладонью над пшеничными волосами,
почти погладила. – Будь на его месте кто другой, я б сама догнала да заломала
паскудника! В другом беда…
-
В чём же?
Свея
остановилась перед общинной избой, где ещё вчера шумели и радовались гости.
Нынче из неё доносились лишь приглушённые стенами стоны.
-
В том, что княжича привезли обратно к нам, а лекарка у нас в деревне одна.
Ох
и дурно было княжичу! Он метался по кровати, и по лбу его стекали бисеринки
холодного пота. Не узнать было статного красавца. Волосы взмокли и липли к
щекам чёрными росчерками, густые брови изломила мука, глаза запали. Весь он был
словно угодивший в капкан зверь, а капканом стало собственное тело, наполненное
болью.
Крапива
и прежде видала, как её проклятье рисует узоры на теле, но всё больше смотрела
на запёкшиеся и потемневшие раны. Эти же ожоги были свежи, они змеями ползли по
некогда белой коже, уродуя её. И не остановить их, не повернуть вспять. Только
малость облегчить муку можно.
Травознайка
не решалась приближаться. И не только потому, что усатый старик, не отходивший
от княжича ни на шаг, гнал её прочь, но ещё и потому, что сама робела. Раны
княжича были свежи, но синяки на её плече тоже никуда не делись.
-
Куда пошла, ведьма? Чем поить вздумала?!
Дядьку
княжича звали Дубравой, а малая дружина уважительно величала его Несмеянычем.
Получилось так оттого, что старик со всяким был дивно строг, мог и плетью
приложить, и сам отсыпать на орехи. Но не от злобы, а для порядку. Такого, чтоб
невинного наказал, за ним не водилось. А вот за дурную шутку, за то, что уснул
в карауле, за то, что весло упустил – это да. Но имелась у Несмеяныча и
слабость. Лежала нынче, стиснув зубы, и сдавленно сыпала проклятиями. Власа
Дубрава любил крепче родного сына, буде таковой имелся. Сызмальства следил,
чтоб не поранился, не пускал одного за ворота терема да учил княжеской науке. И
– вот беда! – не уследил, не сберёг. Оттого глядел на Крапиву так, словно
голову отвернуть хотел.