— Лежи! — придавил я дядьку к
земле.
Эти сволочи прошлись по шоссе
пулеметными очередями и даже сделали второй заход, на котором
оборвался детский визг. Я сплюнул горькую слюну, оглядел небо и
поднялся, преодолевая страх и дрожь в коленках. Самолеты накрыли
дорогу бомбами метров на двести вправо и влево, на обочинах лежали
убитые, валялись обломки и разметанные взрывами вещи. К
превращенному немцами в кровавую кашу шоссе понемногу возвращались
люди — отупев от ужаса, завывая от горя, шатаясь от ран...
Стукнул выстрел, перестала кричать
лошадь.
Ветерок потихоньку сносил тошнотные
запахи развороченных кишок вперемешку с горелой взрывчаткой. Запах
смерти, так знакомый мне по войне в Боснии, понемногу уступал дыму
балканского табака — Йован и другие возчики первым делом закурили
свернутые тут же козьи ножки. Мы понемногу справились с трясучкой в
руках-ногах и побрели вдоль шоссе, вытаскивая еще живых и собирая
сперва свое, а потом и чужое.
У нашей телеги оторвало заднюю
половину, но лошадь чудом уцелела, а вот от второй телеги осталась
только груда обломков. Матерясь и чертыхаясь, мы выбрали повозку из
оставшихся бесхозных. И едва успели перекидать в нее груз да
перепрячь лошадь, как из Белграда показались сияющий черным лаком
«Опель» и четыре или пять грузовиков с солдатами следом. Глянул,
куда бежать, но всмотрелся и от сердца отлегло — свои, югославы! Не
добрались еще сюда немцы.
Везли, судя по тому, как он
решительно выскочил и заорал, большого начальника — в аксельбантах,
погонах с вензелями и даром что не при церемониальной шпаге. Но
некоторый толк из этого вышел — войники довольно шустро освободили
проезд, попросту скинув все с дороги, не слушая криков и причитаний
уцелевших. Начальник и два грузовика умчались вперед, оставшиеся
солдаты частью помогали раненым, частью разобрали лопаты и копали
братскую могилу.
Йован по крестьянски рационально
закидывал в телегу ничейное:
— Не пропадать же добру.
Поборов остатки воспитания, я решил,
что он прав — вот есть имущество без хозяев, вот есть люди без
имущества. Вместе со мной вдоль обочины шли пережившие налет и
радовались, если удавалось найти свое. Чужое же я по большей части
навязывал тем, кто остался без всего — погодка не ахти, а сколько
им добираться до теплого жилья, неведомо. Но внезапно нас прервали
громкие крики: