— Ага, сейчас, — усмехнулся Репкин, — жди.
Ожидание не увенчалось успехом, и всё внимание снова досталось Трёхмедведеву: затянув повязку потуже, Маша поинтересовалась, не надо ли намотать ещё; Лизонька заявила, что он и так красавчик, чем вызвала новый приступ отчаяния во взгляде Рябова; и даже Колобков проявил участие — протянув руку, помог подняться и спросил:
— Идти сможешь?
Ответить Матвей не успел — его перебил крик Репкина:
— Эй, смотрите!
Все дружно оглянулись и увидели, что из светового пятна свисает верёвочная лестница.
* * *
— Ну, кто первый? — спросил Колобков, окидывая взглядом парней.
— Стой! — внезапно воскликнул Рябов, глянув поверх его плеча. Все обернулись и успели увидеть, как рыжий лисий хвост мелькнул и исчез в поднебесье. Растолкав всех локтями, Рябов бросился к лестнице и в одно мгновение взлетел наверх, вслед за своей любовью.
— Погоди, — схватив Машу за руку, Колобков стащил её с лестницы, — вдруг кости повалятся.
Несколько мгновений показались всем бесконечностью, а затем наверх, поплевав на ладони, полез Репкин. Когда исчез и он, настал черёд Маши.
— Ну, до встречи, друг мой сердечный, Петечка, — произнесла она и, чмокнув Колобкова в щёку, мигом взлетела вверх.
— Глупости какие, — пробормотал смущённый Колобков, вытирая щёку ладонью. И посмотрел на Трёхмедведева. — Давай, твоя очередь.
Тот хотел возмутиться, что нечего здесь командовать, но желание убраться из тошнотворной серости было слишком большим, а мысль, что лестница исчезнет вместе с последним гостем, настолько пугала, что он молча полез наверх.
С каждой ступенькой свет становился ярче, и наконец стал таким невыносимым, что пришлось закрыть глаза. Он продолжил путь наощупь, и в какой-то момент вместо перекладины схватился за чью-то руку. Мгновение спустя он уже лежал на траве, вдыхая забытый аромат медовых трав… и ещё чего-то совсем невероятного.
— Трёхмедведев, глупая твоя башка! Где тебя носило?! — его вздёрнули на ноги и принялись трясти. — Как ты мог меня бросить, морда бесстыжая?!
Моргая от непривычно-яркого света, Трёхмедведев щурился, пытаясь разглядеть ту, которую уже не чаял увидеть, и наконец, вырвавшись из цепких лап, сгрёб её в объятья, вдыхая такой родной и знакомый запах, и выдохнул:
— Фаина…
— Дурень ты! Дурень! — та попыталась освободиться, но потом вздохнула и затихла, крепко обняв его в ответ.