— Молчишь? Посмотрим, как ты запоёшь
через три дня! Я лично приду посмотреть, как тебя вышвырнут из
собственного особняка! Может, поймёшь, наконец, каково это:
ежедневно трудиться не покладая рук, чтобы получить хоть часть
того, что вам так незаслуженно приходит само! Хотя ты о труде-то и
не знаешь ничего, не привык работать честно. Ставлю серебряный, что
скоро увижу тебя за решёткой! Или дозорные найдут твой труп в
ближайшей канаве!
Я криво усмехнулся, опёрся плечом о
дверной косяк, сложил руки на груди. В других обстоятельствах за
такие слова отец сгноил бы Перкинса в его же собственной тюрьме. А
сейчас это животное вовсю изгаляется, танцуя на костях моего
рода.
Видимо, удовлетворившись своей
тирадой, глава стражи скомандовал подчинённым заканчивать с «этим
будущим висельником» и убрался от моего дома. Я сплюнул ему вслед и
захлопнул дверь.
Краем глаза приметил скамеечку около
стены, и со вздохом опустился на неё. Да вот только хлипкая мебель
не выдержала подобного. Ножки подломились, и я пролетел ниже,
отбивая копчик об пол.
— Да чтоб этих тварей к Даст
закинуло! — взвыл, смотря на погрызенные мышами ножки деревянной
скамейки.
Эти серые бесовки от безнадёги
начали есть мебель.
Проморгавшись от искр в глазах,
поднялся. Похромал обратно к себе, держась за ушибленную поясницу.
Остановился на пороге комнаты, окинул её взглядом. Старая скрипучая
кровать с голым дырявым матрасом, на полу брошенный плащ. Около
окна стоял стул, на котором покоился единственный комплект одежды:
поношенные штаны, некогда белая, а сейчас изрядно посеревшая
рубашка. Как бы я ни старался, выстирать одежду толком не
получалось. Слишком много работал, мало обращая внимание на внешний
вид. Тяга к аристократичному внешнему виду умерла вслед же за
родителями.
Сверху лежала рабочая марлевая
повязка для лица. Рядом с кроватью стояла пустая деревянная кружка
и огарок свечи — на магические светильники денег не было. Наскрёб
только на плитку, с помощью которой готовил себе нехитрую пищу из
овощей, выращенных на грядке за домом, где когда-то цвели мамины
антрацинии.
Эти чёрные цветы, бывшие некогда
розами, но затем скрещенные с едким пустоцветом, я ненавидел всем
сердцем.
Ощущая какую-то внутреннюю
опустошённость, обернулся, осматривая зал, бывший когда-то
гостиной. Пустота, ободранные голые стены, паутина на потолке и
шуршание мышей в углах. Ещё отсюда можно было увидеть кусок лифта,
уходившего на третий этаж. Только вот пользоваться им я уже не
рискну: денег на поддержание в рабочем состоянии не было уже очень
давно. Да и нечего мне делать на третьем этаже. Всё, что там было
ценного, уже давно распродано. А теперь я потеряю и последнее, что
имею.