— Да, — ответил я, стараясь не дать
директору увидеть мои эмоции. Но внутри кипело.
Он всегда предпочитал обращаться к
ученикам по фамилиям, словно создавая непреодолимую дистанцию между
нами.
— Вы ударили его? — продолжил
он.
— Да, — сказал я, видя, как в его
глазах мелькнуло разочарование.
— Почему? — Он показал явное
любопытство на своем лице.
— Генрих подрывал авторитет «Аврории
Бореалис».
— Что?! — Брови директора чуть ли не
взмыли на Луну.
— Что ты несешь?! — возмутился
Генрих, его лицо выражало не только удивление, но и некоторую
тревогу.
Мое внезапное заявление поставило
Генриха и даже Святогора в тупик. Их удивление было понятно, ведь
мои слова звучали как какая-то абсурдная чушь. Святогор смотрел на
меня с любопытством.
— Объясните, господин Каракалов, —
директор приподнял бровь, выражая интерес.
— Да. Директор.
Теперь смотри, мелкий паршивец. Я
умею не только кулаками махать, но и словами жонглировать, как
адвокат дьявола.
— Генрих утром в грубой форме
утверждал, что меня приняли в Императорский Класс только из-за
склонностей, без таланта. — Мои слова вырывались с поддельной
горечью разочарования. — Я решил, что этому надо положить
конец.
Генрих стоял, как рыба на льду,
молча открывая и закрывая рот. Ага, вот как я использую его
собственные слова против него.
Святогор был удивлен не столько
смыслом моих слов, сколько тем, как я их формулировал. Мои слова
звучали серьезно и складно.
— В итоге я сказал Генриху, что
ученикам не следует сомневаться в решениях приёмной комиссии
академии. Возможно, я слишком резко спросил у Генриха, не является
ли он начальником комиссии, на что он, естественно, ответил
нет.
Думал, что этим дело закончится, но,
видимо, Генрих почувствовал себя обиженным, что я проигнорировал
его замечание. «Ты начальник комиссии, отвечай, придурок?» —
примерно так я ему сказал.
Директор прямо так и раскрывает
глаза от удивления, а я, несмотря на его удивление, продолжаю свою
историю:
— Так вот, после того, как мы
вылезли из учебки по физкультуре, этот парень подкатил ко мне в
раздевалке и предложил попробовать настоящие «исконно скрепные
люли». Я ему честно сказал, что нет, мне это не интересно.
Видимо, он планировал меня физически
задавить в ответ. Несколько раз сильно толкнул меня, при этом
спрашивая, как я мог посметь ему так говорить, ведь он, мол, важный
петух из знатной семьи. Генрих, ты признаешь, что говорил
такое?