– Ладно, монастырская крыса. Отпущу. Если что, то
найду, и тогда уж не обессудь. Запорю так, что сидеть не сможешь.
Дня три мы будем стоять тут. Ты будешь наведываться. Мало ли на что
понадобишься. Понял?
– Как не понять, господин. Все исполню! Лишь узнаю,
где вас найти, как приедем.
Подьячий кивнул, отпуская Тимку.
Дома все семейство удивилось появлению Тимошки. Но
лишь мать кинулась сыну на грудь и счастливо пролила
слезу.
– Как ты тут появился, сынок? – утирая слезу,
спросила мать.
– Да вот, мать, проездом в Мангазею. Дня три будем
стоять. Потом снова в путь через Камень на реку Таз. Там город
будут рубить, Мангазея прозывается. Меня к обозу поставили на
работы. Колокола везём и малое войско стрельцов.
– Надолго так, сынок?
– Кто ж его знает, матушка! А мне так даже лучше.
Интересно на мир глянуть.
– А настоятель, отец Серафим, отпустил тебя? – сурово
спросил отец. Он лежал на лавке, и судя по его виду не вставал
более.
– Как без его дозволении, тятя! Отпустил, сам
направил, напутствовал и благословил. Всё по чину, тятя. А как вы
тут поживаете? Вы, батя, сильно болеете?
– Ноги замучили, сын мой. Мочи нет, особенно по
ночам. Лишь днём могу чуток приснуть. Скоро, наверное, придётся
переселяться в мир иной. Готовлюсь вот...
Мать заголосила, две невестки вторили, а Тимофею
вдруг показалось, что так будет даже лучше. Прекратится насилие и
тирания в семье. Хотя, вспомнил, старший Никита мало чем отличается
от отца. Да всё ж...
В молчании поужинали. Тимошке, как гостю, отдали
печь, и он блаженно устроился там, ощущая после бани, как тело
впитывает тепло разогретого кирпича.
А обоз пришлось задержать. За день до отъезда
поднялась метель, и даже по реке ехать было невозможно. Отец Яков,
а у него с собой ехала и семья, решил переждать и тем дать всем
отдохнуть перед дальней и трудной дорогой. Каменный пояс был уже
недалеко.
Из Устюга Великого выехали по реке. Местами лёд
оголился, и обоз катил быстро. Тем более что самый большой колокол
не тянул больше девяти-десяти пудов.
По Вычагде добрались до Усть-Сысольска за две недели
и один день. Последние дни пришлось много и трудно поработать. Река
стала изобиловать порогами, вернее наледями. Преодолеть их лошадьми
было трудно, и все люди взялись за лямки. Потом пошли настоящие
пороги, и путь вовсе стал малопроходим. Глубокие снега позволяли
делать не больше пяти-семи вёрст в день. И то случалось
прихватывать часть ранних сумерек. И начинать движение задолго до
рассвета. День-то длился всего несколько часов.