Она сама ничего этакого не
могла, а потому в очередной раз усомнилась в выборе креффа. Уж не
ошибся ли он, забирая её из Невежи?
– Чуть-чуть, – призналась
Айлиша, покраснев от смущения.
– Больно будет? – с детской
робостью уточнила Лесана.
– Нет, – улыбнулась девушка. –
Дай руку, не бойся.
Лесана протянула ей ладонь.
Тёплые ласковые пальцы прикоснулись к запястью, и от них словно
пробежали по крови пузырьки воздуха. Щекотно!
Но вот Лесана недоверчиво
прикоснулась к лицу и тут же ахнула:
– Не болит! Совсем!
– Знаю, – потупилась лекарка. –
Я так скотину лечила...
И тут, поняв, что сказала
глупость, заалела пуще прежнего, а Тамир отчего-то посмотрел на
Лесану с такой гордостью, словно сам избавил ее от
синяков.
Оставшиеся дни пути прошли
незаметно и однообразно. С той лишь разницей, что теперь место
ночлега заговаривал Донатос, и Лесане больше не приходилось
засыпать с измаранными в крови щеками. Колдун читал какое-то
заклинание, очерчивал привал ножом и путники спокойно
ложились.
С удивлением Лесана ловила себя
на том, что впитанный с молоком матери страх очутиться ночью за
пределами дома притупился. Глупо было, имея в спутниках троих
Осененных, по-прежнему бояться ходящих в ночи. К тому же за день
уставали так, что засыпали без всяких сновидений, и если даже
кто-то и подходил к месту их ночевки под покровом тьмы, измученные
путники этого не слышали.
Последний день странствия
выдался не по-весеннему теплым. Солнце грело так ласково, словно на
смену месяцу таяльнику пришел даже не
зеленник, а сразу
цветень. Свиты показались жаркими, как
овчинные тулупы, и будущие выучи с облегчением сбросили их, втайне
радуясь, что не видят матери, которые обязательно бы принялись
бранить. Креффам же было всё равно, а Лесана с Айлишей, пользуясь
тем, что никто из деревенских кумушек не закудахчет над ухом, сняли
с голов платки и даже слегка распустили косы.
Тамир, нет-нет, бросал украдкой
взгляды на своих спутниц, невольно сравнивая их друг с другом.
Чего, казалось бы, разного: то девка и то девка – по две руки, по
две ноги, по косище. Вот только если Лесана – румяная сдобная,
мягкая, словно только что вытащенный из печи каравай – вызывала в
душе юного пекаря теплое любопытство, то застенчивая лекарка с
нежным румянцем, подсвечивающим смуглую кожу, с темными завитками
волос над открытым лбом, казалась сладким коржиком.