Молодая женщина, сидевшая у
тускло горящего светца, сучила пряжу. У неё было бледное
осунувшееся лицо и длинные, убранные в две косы
волосы.
Хлопнула дверь. От сквозняка
застучали, стукнувшись друг о дружку, подвешенные к матице обереги.
Старые деревянные они давно утратили охранительную силу и оставили
их только как память... память о защите, о спокойной сытой жизни.
Пряха вскинула голову. Во взгляде тёмных глаз застыл
испуг.
В землянку спустился мужчина. Он
был невысок, но широкоплеч, а одет так же – бедно, почти
нище.
– Собирайтесь, – сказал
вошедший.
Обитательница убогого жилища
поднялась с лавки, роняя веретено и глядя на мужчину с жалобной
обреченностью:
– Опять?
– Надо. Детей
одевай.
Женщина снова села, закрыв
ладонями лицо. Голос ее из-под пальцев звучал глухо:
– Да когда же это всё закончится,
Сдевой? Когда? Ребятишки, вон, совсем от голода
прозрачные...
– Прозрачные – не мертвые, –
жёстко обрубил вошедший. – Собирайтесь. Оборотни окрест шалят. Дичь
распугали всю. Голодно тут скоро будет. И опасно.
Женщина торопливо зашарила руками
под лавкой, доставая берестяной короб.
Мужчина тем временем поднял с
полу меньшого мальчика и подхватил тяжелый короб за
лямку.
– А Дивен где? – спросила
женщина, снимая длинной палкой обереги с матицы.
– Дивен следующим днём нас
нагонит. Беги посестру торопи.
Женщина сняла обереги и вдруг
обернулась к мужчине.
– Сдевой... устала я... сил нет.
Ребятишек от голода шатает уже, да и болеют они постоянно. Далеко
ли уйдут? Дивен говорил – выкарабкаемся, а ты
посмотри.
Она с болью показала на
склонившихся над куклами детей. Те и впрямь были слишком бледны и
малы для своего возраста.
– У молодшей, вон, веснушки аж
чёрные...
– Дивен сказал, значит
выкарабкаемся. А ты терпи. Доля такая. Иной нет.
Женщина вдруг заплакала,
уткнувшись лицом в смятый угол платка, накинутого на
голову.
Сдевой притянул её к
себе:
– Не плачь.
Следом за матерью заревели и
дети. Через несколько мгновений в землянке стоял дружный вой.
Сдевой вздохнул, но в этом вздохе не было досады, только
безграничная усталость и... беспомощность.
– Надо идти, – повторил он. –
Надо. Опасно тут. Ступай, торопи посестру. Пусть тоже собираются.
Ива...
Она вскинулась, когда он позвал
ее по имени, подняла заплаканные глаза.
– Я люблю тебя. Но от оборотней
надо уходить.