В первую зиму своего послушания
Айлиша училась делать настойки и целебные взвары. Сколько раз тогда
к ней приходили измученный перхотой Тамир или Лесана с безобразными
кровоподтёками по телу... Не счесть. И хотя Майрико строго-настрого
запрещала выученикам лекарствовать, Айлиша, на свой страх, выносила
под рубахой то кувшинец со снадобьем, то травки для отваров или
припарок. И поймана ни разу не была.
А ещё... ещё крефф учила послушницу
творить мази и притирки, от которых волосы становились нежнее
шелка, а тело белее ландыша. Умоешь лицо особым настоем, кожа
делается гладкой, чистой, едва не сияет.
Словно в подтверждение этих дум, луч
скупого осеннего солнца упал на руку девушки, замечтавшейся над
охапкой сушёных трав. Впервые за долгое время юная целительница
заметила, как изменились её ладони. Пропали мозоли и трещинки, не
стало цыпок, с детства привычных и, будто уже въевшихся в кожу, а
прежде грубые от деревенской работы длани, сделались мягкими,
нежными, словно никогда не знали тяжкого труда – не держали ни
мотыги, ни серпа, ни вил. Как эта рука отличается от руки Лесаны! У
той костяшки пальцев вечно сбиты, а от запястий до плеч кожа черна
от синяков. Иной раз синяки темнеют даже на скулах. Про Тамира и
говорить-то боязно.
Частенько, кидая вороватые взгляды на
парня, когда тот снимал рубаху, Айлиша видела на его спине следы
кнута. Но он не жаловался и никогда не просил облегчить
боль.
А сколько раз лекарка слышала, как по
ночам Лесана украдкой всхлипывала, спрятав лицо в тощей подушке...
Отчего она плакала? Айлиша стеснялась спрашивать – раз не
рассказывает, значит, не хочет. Как тут подступишься? Оно ведь и
так понятно – нелегко ей одной среди парней. Да и Клесх зол в
учении, у него всякая вина виновата, спуску не даёт. Оттого ли
стала подруга молчаливой, угрюмой и взгляд по временам был такой
колючий!
От этих мыслей больно ёкнуло сердце.
Целительница забыла про травы и уставилась в пустоту. Как же она,
глупая, до сего дня не замечала, сколь сильно её жизнь отличается
от жизни друзей?! Ведь наставница ни разу не то, что не ударила,
слова худого не сказала ей!
Девушка закрыла лицо ладонями и
замерла. Вдруг сделалось невыносимо стыдно перед Тамиром и Лесаной.
Почему? Вроде бы нет её вины в творящемся. Но сердце не обманешь.
Вины, хоть и нет, но ведь и заслуги тоже. А ну как попади она на
обучение к такому, как Клесх? Смогла бы молча терпеть?