Сказав так, старуха с удвоенной
яростью загромыхала лоханками.
Пришлось Айлише торопливо покидать
мыльню и хорониться в ученическом покойчике, куда Нурлиса попасть
не могла. Ну как объяснишь желчной бабке, что не нужно ни молодого,
ни ладного? Что сердце занято и живет в нём тот, кто давно
поселился в беспокойных снах, тот, кто кажется лучшим на свете...
Вот только признаться в этом не то что ворчливой старушонке
страшно, но и самой себе.
Раздирая кудрявые волосы щербатым
гребнем, девушка думала, что за минувший год так и не обвыклась в
Цитадели. Всё пыталась понять – отчего? А потом догадалась. То от
страха. Она боялась. Боялась креффов, боялась старших выучеников,
боялась незаслуженного наказания, боялась... уж и сама не знала,
чего именно. Но страх постоянно был рядом.
Да ведь и жили в крепости хуже, чем
зверьё дикое в чаще дремучей – без песен, без праздников. Все здесь
были, словно голые, все на виду и все при деле. Некогда выученикам
было ни шкодить, ни миловаться – ходили, как тени, не поднимая
глаз, каждый в своей скорлупе, каждый со своим грузом на душе,
облегчить который никто не помогал.
И даже на заветной делянке, где так
любила бывать юная целительница, не рос цветок какой пустой. А
ежели пробивался, так сразу выдергивали за бесполезностью. Ни разу
за минувший год не взяла Айлиша в руки веретено или прялку, не
склонилась над ткацким станом, не вязала, не вышивала, не плела
кос, не вздевала на шею бус, не гуляла в лесу. Весна поменялась с
летом, лето с осенью, осень с зимой, та – снова с весной... Теперь
вот заканчивалось второе лето в Цитадели, но девушка из рода
Меденичей только и заметила, что целый год её жизни прошёл
стороной.
Ни денечка не было, чтобы она не
училась, усердно склоняясь над свитком или перебирая травы, твердя
заговоры или собирая настойки. И друзья её так же, всяк своё
послушание несли. Прежде пышущая женской статью Лесана сделалась
похожей на тощего парня – вытянулась в росте, а жилы на некогда
мягком теле теперь переплетались, как ремни. Даже постоянно
краснеющий Тамир рдел теперь всё реже, стал не так многословен и
любопытен, а иной раз, нет-нет, да отпускал крепкое словцо из тех,
от которых ранее едва без памяти не падал.
Гребень замер в руке. Айлиша смотрела
в пустоту. Почему же она лишь нынче поняла, как изменились её
друзья, превращаясь в тех, о ком говорил крефф Нэд? И правда ведь,
пройдут год-два, не станет девок Айлиши и Лесаны, не станет парня
Тамира. Вместо них на свет появятся обережники. Неужто их глаза
будут такими же пустыми, как у креффа Клесха? Неужто они станут
такими же злыми, как крефф Донатос, такими же равнодушными, как
крефф Майрико? Неужто, неужто, неужто?!