— Герцог, — в покои зашел стражник. —
Там купец какой-то просится. Не из наших земель, морда смуглая, нос
крючком. Говорит, по важному делу.
— Зови, — кивнул Виттерих. Купец —
это хорошо. Купцы — это пошлины. Виттерих очень любил собирать
пошлины. Только тут их пока собирать было не с кого.
Когда в покои зашел купец, Виттерих с
любопытством оглядел его. Иудей, вне всякого сомнения. Их в Испании
великое множество живет. Кое-где их чуть ли не больше, чем
христиан. Он, когда в Лугдунуме герцогом был, удивился даже. Там
рынок с субботы на воскресенье перенесли из-за них. Они все, как
один, в субботний день торговать отказывались(1). Как епископ ни
проклинал нехристей, а сделать ничего не мог, ведь больше половины
горожан ходили не в церковь, а в синагогу. Впрочем, Виттериху было
на это плевать. Он так и не понял всех тонких материй, которыми
отличались эти две веры, и вникать в это не имел ни малейшего
желания. Его волновали вещи куда более приземленные.
— Ваша светлость! — склонился купец.-
Меня зовут Ицхак, я купец из Кесарии. Я привез груз для его
светлости Самослава. Коней из Персии, сорок голов.
— Кони! — возбужденно вскочил
Виттерих. — Покажи! Тут уже месяц сын хана из племени тарниах тебя
ждет, а с ним дьяк из Белграда.
Дом герцога стоял в самом порту, и он
стрелой выскочил наружу. Там, у пирса, Виттерих увидел
пришвартованную египетскую баржу, горделиво расставившую во все
стороны свои пузатые бока. Шумные, словно обезьяны, александрийские
греки повалили по сходням вниз, в убогий кабак, который
только-только открыл свои двери. Впрочем, морякам было плевать на
его убогость. Тут другого кабака и не было. Моряки требовали вина,
горячей жратвы и шлюх, соскучившись в море по женской любви.
Посмотреть на это чудо собрался весь Тергестум. Сюда такие корабли
не заходили уже лет восемьдесят. И одно только это зрелище сделало
больше, чем все обещания нового герцога. В Тергестум возвращалась
жизнь!
— Красавцы! — восторженно шептал
Виттерих, нежно проводя рукой по гладкой, шелковистой коже. Конь
фыркнул брезгливо и отстранился от непрошеных ласк. Конь явно знал
себе цену. Он, и впрямь, был необыкновенно хорош.
— Продай одного! Богом прошу!
— Ни в коем случае, господин герцог,
— проскрипел противным голосом дьяк из Белграда, беглый имперский
евнух. — Это имущество его светлости Самослава Бериславича. Конный
завод в старых землях рода уар построен. Теплые конюшни сделаны,
поля засеяны овсом. Племя тарниах этих коней будет разводить для
княжеского войска. И только они! За заслуги перед государством.
Таких кораблей еще четыре прибудет. Озаботьтесь, пожалуйста, тем,
чтобы на этих коней даже муха не села, иначе его светлость будет
очень недоволен.