И я начала собираться. Кроссовки мои, сушащиеся на палочках над
костром, прокоптились немного, но высохли. И одежда начала дымком
пахнуть, но была чистая и сухая. Из плохого — гребешок пластиковый
сломался, когда спутавшиеся после вчерашнего мытья волосы чесать
начала. Нормальную-то расчёску я с собой не взяла — экскурсия на
пару часов, зачем! А этот я во флайере нашла, обрыв его перед тем,
как уйти. Ничего полезного больше не обнаружила, но и тому рада
была. Однако недолго он протянул. С досадой рассматривала обломки,
выбирая, каким воспользоваться, и тут Шийян, как выяснилось,
закончивший с копьём и с любопытством засматривавший сзади, что я
делаю, сказал:
— Возьми мой.
Оказалось, что у него их аж два: для головы, поменьше, и для
хвоста, побольше. Солидные инструменты, из оранжевого полированного
дерева, с резными узорами и инкрустацией золотом. С благодарностью
вцепившись в тот, что поменьше, причесалась. Убрать волосы нечем
было, так и оставила распущенными. Повернулась и только тут
заметила, что Шийян не отходил, и, стоя рядом, переминался
смущённо. Задрала голову, посмотрела вопросительно. Он, похоже,
ждал хоть какой-то реакции, потому что с облегчением заговорил:
— Знаешь, во время паломничества надо соблюдать аскезу. Поэтому
паломник отправляется один, без товарищей и слуг. Нужно идти
неспешно, глядя на красоту мира и проникаясь ей. Это обязательно.
Нельзя проскакать галопом, грех.
Зачарованно уставилась на него: какие обычаи красивые! Но принц,
как выяснилось, издалека заныривал — слуг брать нельзя было, но
я-то спутница, посланная небесами! И благодаря мне он сможет
волочься еле-еле, благочестиво проникаясь великолепием сущего. А я
почешу ему хвост! Если захочу, конечно. Сам он не дотягивается. К
концу паломничества у любого кентавра весь хвост в колючках и
мусоре. Так я почешу? И опять запереминался взволнованно, как будто
можно было отказаться погладить лошадку и расчесать ей хвостик!
И я, конечно, понимала, что это одно существо, но задняя
лошадиная часть смущала гораздо меньше, чем передняя человеческая.
Было приятно чесать роскошный белый хвост и гладить тёплый
лошадиный бок. Шийян притих, даже переминаться перестал. Только
вздыхал, а я рассеянно думала, только человеческими лёгкими он
дышит, или, может, едалом ещё… человеческих ему вряд ли хватило бы.
Забавная, должно быть, анатомия у этих человекоконей. Но энергетика
потрясающая. Лучше даже, чем у котов. Стало хорошо, сердце забилось
мощнее и ровнее… а лечебные, скорее всего, лошадки-то.