- Что с тобой, Николетта?
- Все хорошо - буркнула я, пытаясь сообразить, что мне теперь
делать?
- Может, мне стоит проводить тебя до дома? Или сама дойдешь?
- Дойду - вздохнула я, незаметно вытирая слезы. – Спасибо за
помощь, сударь.
Я подумала, что не стоит раскрывать тайну своего появления здесь
абсолютно незнакомому человеку, пусть и проявившему к тебе доброе
участие. Из рассказов отца я знала, что жители Серениссимы не
жалуют чужаков и даже к богатым иностранным путешественникам
относятся с подозрением. Так что будет лучше, если меня примут за
местную девчонку. Пробормотав какие-то слова прощания, я отошла от
своего спасителя и потащилась вдоль канала сквозь ставшую уже почти
привычной карнавальную толпу. Но чем дальше я шла, сама не зная
куда, тем реже мне встречались люди в карнавальных костюмах, тем
меньше народу становилось вокруг. А ночной воздух, меж тем, был уже
не такой теплый и ласковый.
С залива дул сырой и стылый ветер, я то и дело зябко
поеживалась, обнимая себя за плечи. На Гранд-канал опускался туман
и серой промозглой пеленой заползал в переулки. Чтобы не простыть
окончательно, я отошла подальше от воды и побрела извилистой
улочкой куда-то вглубь города. Переулки, которыми я шла,
становились все уже. Веселый шум и звуки музыки остались далеко
позади, и теперь меня вместе с домами плотно обступала тишина.
Кажется, я забрела в потаенную середину города.
Людей здесь почему-то не было, и только пугливые кошки, заслышав
мои шаги, торопливо шмыгали в свои подворотни. Голуби сонно
ворковали с крыш, а под сотнями мостов хлюпала и плескалась вода,
облизывая лодки, деревянные сваи и неумолимо показывая окружающим
домам в своем черном зеркале их обветшалые отражения.
Я удалялась в хитросплетение улочек и переулков все глубже и
глубже, смутно надеясь найти там хоть какой-то приют. Может,
лодочный сарай удастся отыскать? Или как тут называются помещения,
где гондольеры хранят свои черные, как крылья ворона, «корабли»? Но
ничего похожего мне не встречалось. Лишь мрачные, покрытые следами
зеленой плесени дома сжимали мостовые, будто тисками, и склонялись
над ними, как каменные истуканы, лишенные ног и завидующие из-за
этого людям.
Я понимала, что это от голода и усталости у меня мутится в
глазах, и путаются мысли. Отчаяние уже коснулось своим холодным
крылом моего сердца, когда дома неожиданно расступились, и я снова
вышла к темной воде канала, над которой застыл невысокий, но
довольно широкий дом с осыпающейся на фасаде лепниной. Кажется, это
был очередной дворец. Только на этот раз нежилой и совсем
заброшенный. Хрупкие арки, на которые опирался свод первого этажа,
были покрыты сетью трещин. Своими заколоченными окнами дворец слепо
таращился на мостовую. Выглядел он жутковато, но вполне подходил
для ночлега, враз ставшей бездомной бродяжкой, девчонки.