Задница одна и осталась. Притом полная.
Надавала себе мысленных пощечин, собрала яичники в кулак:
действовать надо! На поплакать нет времени.
Добралась до телефона. Набрала номер Вилли — все же он отправил
к Макаронычу, так что тоже замешан. Почти соучастник. Вот пусть и
поможет.
— Гелечка, солнышко! — голос его как медок: сладкий и липкий.
Так и представила полнощекую красную от излишних возлияний
физиономию и маленькие мутные глазки-бусинки. — Как я рад тебя
слышать. Как ты себя чувствуешь?
— Паршиво, Вилли, — морщусь, едва вспомнив свое отражение.— Мне
деньги нужны, много. Понадобится пластика, иначе я тебе всех
клиентов распугаю. Машка сказала, с Макароныча не стрясти, но ведь
для того и имеются страховки, верно?
Представила, как Вилли напряженно размышляет. Он, поди, и не
думал, что я про страховку в курсе. Но я точно помню: заполняла
какие-то бланки при трудоустройстве. Мы ж, вроде как,
профессионалы, а не какой-нибудь харумум-бурум.
— Видишь ли, Ангелина, есть проблемы… — откашлявшись, произнес
Вилли.
Та-а-к… Приехали!
— Вилли, я не хочу есть проблемы. Я хочу их решить. У меня тут
такая мерзкая рожа в зеркале, что мне с ней спать страшно.
— Макароныч славно постарался, заблокировал все наши счета, в
том числе страховые, — пустился в оправдания продюсер. — А еще
попросил тебя уволить, иначе наше варьете вообще закроют. Ты была
лучшей танцовщицей, Гелечка. Но ты же понимаешь: куда мне против
Макароныча? А у меня дети, пятеро, между прочим. Я тебе кину денег
на карту – чуть-чуть, сколько могу. А дальше уж ты сама…
Рука выпустила телефонную трубку прежде, чем в ней раздались
короткие гудки.
Была! Он сказал: я была лучшей танцовщицей.
Прошлое — это все, что от меня осталось. Я никогда не кичилась
внешностью, да и к травмам относилась спокойно. Не то болевой порог
высокий, не то характер железный. Но когда тебя вот так опускают —
тут уж никаких сил не хватит.
Того, что оторвал от сердца и детей (которых мы, кстати, никогда
не видели) Вилли, хватило лишь на билет до дома. Да на пару
пирожков по дороге. Да еще в электричке какое-то хамло бандитской
наружности пялилось на меня так откровенно, что я не выдержала:
— Если не отвернешься, пожалеешь!
— Пф, как страшно!.. — хам похабно улыбнулся и стал
рассматривать внимательнее мое лицо. — Тебе бы в цирке выступать, с
таким таблищем. Я б пришел позырить.