– Ой, – он вздрогнул, чуть ли не
подпрыгнув на месте.
– Полегчало?
– Да, что это было?
– Сам увидишь, идем скорее, сейчас
снова в сон потянет.
Не таясь, они побежали на голос, все
более отчетливо слышимый при каждом шаге.
– Почему ты не засыпаешь? – глотая
воздух на бегу, допытывал мальчик.
– Я же навья, мы не спим.
Деревья окончательно уступали
кустарникам, которые так же постепенно становились все меньше,
переходя в высокую траву. Лес заканчивался, ребята выбежали на
опушку и стремглав юркнули в ближайшие кусты, не забыв при этом
прикрыть глазницы черепа.
– А если она нас уже увидела? –
мальчик сидел на корточках, боясь высунуть голову.
– Да нет, ты что, увлечена своим
пением, – Берегиня же, наоборот, немного высунулась, встав на
цыпочки, чтобы лучше разглядеть певунью. – Я о них только слышала,
но видеть не приходилось. Хороший они улов приносят, но нечета
нам.
– Улов? Какой улов?
Русалка присела, уже жалея, что
сболтнула лишнего. И попыталась сменить тему.
– Это она над нами пролетела, случайно
или по наши ду…, по твою душу, только не понять. Хорошо, что одна,
и то тебя как корежит, – мальчик зевал, уже не помня своего
вопроса. – Ежели товарки её слетятся – беда нам, не устоишь –
тотчас уснешь и не таких, слыхивала, убаюкивали.
– А? Что? – уже потеряв нить
разговора, мальчик зевал все сильнее.
– Что же придумать? – русалка совсем
по-девичьи забывшись, начала кусать ногти. – Знаешь, что мы
сде-лаем?
***
– Знаешь, что мы сделаем? – она
повернулась к мальчику, но тот уже посапывал, охмуренный
сладострастным пением. – Ратибор! Ратибор! Проснись! – но любые
попытки растормошить спутника, прикорнувшего в высокой траве, были
тщетны. – Ладно, сама справлюсь. Без тебя даже проще
будет.
Не таясь, высоко подняв над головой
шест с чере-пом, Берегиня пошла на голос. Волосы развевались,
словно на ветру, хотя в воздухе неощутимо было даже самое
незначительное дуновение. Взгляд русалки исподлобья устремился
вперед, во тьму. Она, разумеется, уже давно поняла, с кем им
пришлось столкнуться, и немного побаивалась, но все же долг и
данное давеча слово заставляли идти вперед.
Луна освещала равнину, на которую они
вышли, лесная тропа расширилась и превратилась в узкую дорогу,
которая смыкалась с еще несколькими, витиевато уходившими во тьму
тропинками. На перепутье, как водится, стоял большой камень,
шершавый и неказистый, с письменами по центру, именно на нем,
крепко держась когтистыми лапами, восседала та, что окутала
окрестности звучанием своего сладкого пения – Сирин, она же
Гамаюн.