Тем временем сенаторы продолжают
выступать, кто за, а кто против закона. К сидящим в царской ложе
архонтам более не обращаются, и сам принцепс им слова не даёт, даже
не смотрит в их сторону. Медея думает о том, почему все её
многолетние усилия найти подходы к Эмилию Даласину оказались
безуспешными. Ей очевидно, этот ретроград только играет в
беспристрастность, а на самом деле он настроен против нового
закона. Будь его воля, он бы и реформы Марцеллина обернул назад. Но
обернуть реформы он не может. А завалить закон – вполне: достаточно
дать всем здесь понять, на чьей он стороне. Каким бы негодным
принцепсом для Сената князь Эмилий ни был, он всё ещё внук
Божественного Виктора, чей авторитет непререкаем.
Медея бросает взгляд за спину
Даласина. Там, занимая собою всю стену огромного зала, от пола и до
потолка – портрет земного бога в полный рост и в парадном белом
облачении. Раз в десять лет этот портрет меняют – уже меняли восемь
раз. Виктор V царствует над Империей и целой Ойкуменой так долго и
так счастливо, как никто никогда до него со времён первых фараонов.
Медея закрывает глаза и молится о том, чтобы портрет
бога-императора сменили и в девятый раз. Этот божественный старик –
её самый лучший талисман от любых невзгод. Особенно после того, как
она втайне ото всех здесь сначала построила, а потом подарила
Божественному Виктору город в Илифии, в Атласских горах, названный
в его честь Викториополем. Подарить земному богу целый город – это
была авантюра, потрясшая всех, всю Илифию и всю Империю, всю
Ойкумену. Но это была её авантюра, ничья больше. И она
увенчалась блестящим успехом: земной бог дар принял, Викториополь
ему понравился, и Виктор V – опять-таки, ошеломительно для всех
–сам переехал туда жить. А полномочия свои, по большей части
церемониальные, делегировал правнуку Льву, наследнику Божественного
Престола.
Медея думает об этом и напоминает
себе, что важней всего сейчас найти подходы к молодому цезарю,
будущему императору-августу Льву XII. Божественный Виктор безмерно
велик, но, к несчастью, не вечен. Она вновь корит себя, что не
настояла на экспертизе закона Святой Курией до внесения в Сенат. К
его святейшеству Григорию Галену, нынешнему понтифику Курии, она,
слава богам, уже смогла найти подход. А против слова понтифика и
вердикта Курии никто из этих надутых своей значимостью индюков,
потомков Фортуната-Основателя, не пикнул бы! И молодой Лев не
пикнул бы, вне всякого сомнения.