В зале шум. Сенаторы мгновенно
переключаются на новую тему. А Луций Адрин в царской ложе
спрашивает у Медеи Тамины:
– Ты об этом знала?
– Нет. Но ожидала что-то подобное.
София любит прятаться от ответственности за «дипломатическими»
причинами. Ещё с тех пор, когда сама руководила внешней политикой.
София сильно мне обязана, а это значит, что она готова отступиться
от меня в любой момент. Если мы сегодня проиграем, ты потеряешь
трон, а я – репутацию. А София сделает вид, что она и была против.
Для неё всего важнее сохранять в Сенате большинство. Я говорила
тебе: нужно было обратиться в Святую Курию за судебной экспертизой
нашего закона. Когда новый конституционный закон подписывает
император, он всё равно поступает в Курию, которая проверяет его на
соответствие Завещанию Фортуната и другим фундаментальным актам
Империи. Этого не миновать. Получив такую экспертизу заранее, мы ею
отбили бы любые атаки на закон, и никто бы не посмел поставить под
сомнение нашу правоту. В конечном счёте всё решает не
правительство. И не Сенат. И не Народное собрание. Точку ставит
Курия. А ты поторопился! Ну зачем?
Он усмехается и говорит ей на
ухо:
– Медея, не переживай. Мы выиграем.
Это ты у нас знаменитая законница. А я моряк! По мне, если желаешь
победить в морском бою, используй свою самую большую пушку. Такую,
которую не нужно даже пускать в ход. Достаточно только её
расчехлить и показать противнику, как он сложит оружие или
обратится в бегство.
Она бросает на него взгляд, полный
сомнений, спрашивает шёпотом:
– И что это за пушка у тебя? Одну-то
я уже видала в действии… Но ты же не станешь её расчехлять прямо
здесь?
– Она тебе понравится, доверься
мне.
Медея вздыхает. Она не верит никому и
ничему, так уж сложилась её жизнь. Она не любит авантюры, о которых
не предупреждена заранее. На кону не только её царская репутация.
Если новый закон провалится, она лишится новых провинций, на
которые давно положила глаз и уже считает своими. Оппозиция в
Илифии, пусть и почти задушенная, воспрянет и поднимет голову, клан
Гоноринов вновь сплотит своих сторонников, а там, глядишь, трон под
архонтессой зашатается. Можно сколько угодно кричать здравицы
«жизнь, здоровье, сила!», но Божественному Виктору уже за девяносто
лет. Что случится с нею, когда земной бог присоединится к небесным
богам? Это им, князьям-сенаторам, всё нипочём, они потомки
Фортуната, золотая кровь Нового Рима. А она «выскочка», ей хватит
одного неверного движения, чтобы быть сметённой с трона, которому
отчаянно завидуют и который страстно желают все в этом зале – если
не для себя, то для кого-то из своей родни. Она, располагая царской
властью, двенадцать лет ведёт в Илифии тяжёлую позиционную войну с
этой бесчисленной княжеской «роднёй», считающей страну на берегу
океана своею вотчиной; но эта та война, в которой невозможно
победить, а можно только выиграть время. Она это понимает. Если
новый закон провалится из-за какой-нибудь нелепой авантюры, время
Медеи Тамины закончится, а время Илифии повернёт вспять. Она уже
почти жалеет, что связалась с этим доблестным потомком Адриана.