Когда для татар выяснились в главных чертах все подробности
убийства, то истерики с криками "А нас за что?" никто закатывать не
стал. С одной стороны было за что, с другой - радовало, что Аллах
подменил русских или лишил их разума. Так как они сами пришли в
руки батырам.
Тотчас же решено было снарядить погоню за убийцами, которые, по
их убеждению, не могли уехать очень далеко. Порешив этот вопрос,
часть татар, захватив тела убитых, медленным шагом двинулась
обратно в аул; остальные ретивые батыры, те, у кого были лошади
получше, под руководством Кар-аксакала (Чернобородого), не теряя
времени пустились в погоню по едва приметным следам.
Ясно было что казаки будут прорываться на север, к Дунаю, так
что во все аулы на том направлении поскакали гонцы, приглашая их
присоединяться к загонной охоте на человека. Потеха началась.
Тем временем мы перли почти напрямки, иногда проскакивая прямо
под носом у многочисленных турецких отрядов. Со стороны нас от
местных татар никак не отличить. Тем более, что в многонациональном
турецком войске встречались всякие люди, а так как пара моих
казаков могли бегло балакать по- турецки, то мы могли надеяться
отбрехаться от левых иноплеменных отрядов османской армии. Другое
дело местные, они нас вблизи моментально раскусят. Но пока бог
миловал...
После полудня, когда мы наскоро перекусили, я прикинул дорогу до
Дуная. Напрямую оставалась километров 30-35, то есть к вечеру мы
могли бы выйти к реке и переплыть Дунай в темноте. Но вот какая
штука. По местным поверьям, человека, которому вскоре предстоит
погибнуть, легко узнать. Лицо у него покрывается так называемой
Маской Смерти.
Вот и в чертах лица всех моих казаков стало проскальзывать
что-то жуткое, потустороннее. А в нашем положении каждый суеверным
станет. Эх, сгубили всех нас чудо-начальники ни за понюшку табаку!
Себя я со стороны, конечно, видеть не мог, так что на свой счет у
меня еще надежды оставались, но на душе стало совсем тоскливо.
Почему-то обстановка стала мне напоминать бочку с порохом, фитиль
которой уже загорелся.
Подъехав к Бирюкову, все так же выступающем в качестве нашего
авангарда, я со всей серьезностью спросил:
— Урядник, ты ничего не хочешь мне рассказать? Мне кажется,
сейчас самое время!
Бирюков вдохнул и стал кается:
— А знаешь, брат-Арсений, чем я больше думаю, то больше меня
забота берет. Дал я мы маху большого, такого маху, что и сказать
совестно!