— А знаете почему?, – он продолжал не дождавшись нашего ответа,
– потому что оперативник, который сам умеет печатать, не только
экономит время и деньги Родины, но и сокращает вероятность утечек
секретной информации через машинисток или секретарш.
Глядя на работу двух офицеров, я вспомнил, что еще их ведомство
называли Комитетом государственной бюрократии.
Оперативнику КГБ почти никогда в подлинной жизни не приходилось
стрелять, хотя в его служебном удостоверении и было торжественно
записано право на ношение огнестрельного оружия.
Старые чекисты любили говорить, что главным оружием сотрудником
КГБ была шариковая ручка и печатная машинка. А главным продуктом
этой страшной и пугающей умы граждан спецслужбы были бумаги,
справки, отчёты.
Миллионы и миллионы страниц рукописного и машинописного текста,
собранных папки, фотографий, таблиц, схем и графиков.
Справки, бумажки, справки. Бумажки, справки, бумажки.
У оперативников был с ненормированный рабочий день. И им всё
время приходилось с утра до поздней ночи печатать, собирать и
раскладывать оперативные документы, подшивать тысячи бумажек в
бесконечные сов.секретные дела.
Служба в КГБ была престижна и романтизированна советскими
фильмами и книгами про доблестных разведчиков и контрразведчиков,
но на самом деле, к концу семидесятых в ней было девяносто
процентов канцелярщины, пять процентов муштры и пять всего
остального.
Поэтому общение с нами, а точнее допрос, были для этих двоих,
чем-то вроде увлекательной игры, глотка свежего воздуха в их
пыльных архивах и папках. Развлечения, которое могло принести если
не повышение по службе, то по крайней мере удовлетворение, а может
дажи и новую агентуру.
В нашем положении, когда несколько лет назад тип по имени Петр
Патрушев, забавное совпадение, вплавь добрался из Грузии в Турцию,
рассчитывать на короткую профилактическую беседу не приходилось.
История изобиловала подобными случаями.
Патрушев вдохновил на подобный «подвиг» еще одного перебежчика –
Валерия Комиссарова, благополучно проплывшего в четырехбалльный
шторм двадцать километров.
И все это на Черном море. Я мысленно приготовился к тому, что
все это продлится не один час. Но всё-таки не ожидал, что допрос
продлиться до двенадцати часов утра следующего дня.
Мы молчали и ждали стоя два часа. Перед допросом у нас обшарили
карманы и ничего в них не нашли. Лена готова была свалится с ног от
усталости и напряжения и только какое-то второе дыхание придавало
ей сил.