- Отец, мой благородный почтенный
отец, - провозгласил младший Шетцинг и на мгновение испугался – не
переборщил ли с пафосом? – Я с благодарностью принимаю сие
напутствие и постараюсь достойно представить Шетцингов на полях
сражений. Так же как делал это доселе, так же, как намерен делать и
впредь.
Он склонил голову, чувствуя, как
натирает шею жесткий воротник мундира и, приподняв бокал в
торжественном салюте, сделал глоток. Краем глаза обозрел соседей по
столу и убедился, что с пафосом получилось в самый раз. Гости
одобрительно качали седыми головами, у старейшего по щеке ползла
скупая слеза умиления. Даже Франц Кальвин задрал подбородок еще
выше, преисполненный священного восторга перед торжественностью
момента. Пусть блудный сын и не пошел по традиционной кавалерийской
стезе, как его старший брат, но, по крайней мере, служит в армии,
сражаясь во благо нации и кайзера.
Старый слуга, единственный оставшийся
в доме, с трудом волоча ревматические ноги, обходил стол, разливая
постный гороховый суп. Рудольф сел, снова глотнул вина, не чувствуя
вкуса. Впрочем, это было и к лучшему, так как жидкость в бокале
имела весьма отдаленное родство с тем
нектаром, что некогда составлял гордость
винных погребов Шетцингов. Но подвалы давно опустели, так же как и
шкатулки с семейными ценностями – жизнь в воюющей Германии дорожала
с каждым месяцем, особенно после прошлогодних дополнений к «Закону
о роскоши», а содержание огромного дома и до войны стоило очень
дорого. Рента перестала приносить доход еще в пятнадцатом и с тех
пор семья жила за счет распродажи достояния предыдущих
поколений.
Больше всего Рудольф боялся, что
выжившее из ума старичье опять начнет доставать его нудными
вопросами – что такое эти современные аэропланы и какую пользу они
приносят на войне. Все это с многократными переспрашиваниями, с
потерей и поисками слуховых трубок, проклятиями в адрес поганых
лягушатников и еще более поганых англичан, оскверняющих благородное
искусство войны богомерзкими выдумками. Впрочем, больше всего
критики доставалось родному генералитету, который принизил
благородный и наилучший род войск ради дымящих железок, к тому же
воняющих бензином и пачкающихся маслом. Но на этот раз
обошлось.
К счастью, все когда-нибудь
заканчивается, закончился и этот с позволения сказать «званый
обед». Рудольф сослался на необходимость сборов и покинул
благородное собрание аристократических реликтов. Конечно, он
давным-давно собрал все вещи, благо, их набралось немного, но чтобы
уйти с ярмарки тщеславия и неискреннего нищего лоска годился любой
предлог. В спину ему донеслось «Эта молодёжь всегда торопится!», но
тем и ограничилось.