[3]?
К ужасу родных, Рудольф вскоре
после начала войны покинул кавалерию, хотя был хорошим наездником -
его душу навсегда пленили стремительные летательные аппараты,
именуемые «аэропланами». Он стал летчиком, вначале наблюдателем, из
тех, кого называли «западными людьми», потому что британцы обычно
атаковали разведчиков с востока, отсекая им путь домой. Ему никогда
не забыть пьянящее чувство полета на «Голубе» и восторга от
созерцания земли с головокружительной высоты, где в самую
жаркую летнюю пору царит ледяной холод, и даже спасительная
кислородная трубка может незаметно обледенеть.
Сбылась давняя мечта человека
уподобиться птице, и в вышине Рудольф чувствовал себя почти равным
богу. В конце концов, лихого летчика заметил Освальд
Бельке[4], взяв к себе в Jasta
2[5]. Так Шетцинг вступил в ряды лучших
из лучших, став истребителем.
Да, истребители, «мясники» и
«охотники», были подлинным кошмаром противника с пятнадцатого по
семнадцатый года. Они высматривали неосторожного, яростными
коршунами падали с высоты и снова исчезали, предоставив самолету
противника следовать к земле объятым дымным пламенем. Они считали
вымпел на крыле[6] законной добычей и
держали про запас заряженный «парабеллум» – для врага, на случай,
когда заканчивались ленты «Шпандау» или для себя – если загорался
бак. Лучше так, чем заживо гореть в бензине, который волной от
пропеллера гонит прямо в лицо – тут и парашют не успеет спасти.
Гордились истинно германской «боевитостью», сравнивали храбрость
опытных «галлов», гораздых на хитрости, с лимонадом в бутылке
– бурлит сильно, но недолго. Посмеивались над англичанами, из
спортивного азарта заменявших воздушный бой акробатикой. «Пираты
неба» знали, как с помощью солнца, ветра и облаков заманить пилота
противника в ловушку, откуда не было спасения. Они могли рыцарски
отпустить израненного противника, выражая уважение его мужеству,
могли и хладнокровно расстрелять его на земле.
Когда погиб старший брат, младший
Шетцинг попал под действие правила «последнего оставшегося в
живых»: после гибели всех братьев, «последнего в роду» отправляли в
тыл. Рудольфу пришлось расстаться со своим истребителем, но он
сумел добиться перевода испытателем в Инспекцию Авиации.
А меж тем время отмеряло свой
неумолимый ход. Закатился семнадцатый, на смену ему пришел
восемнадцатый… Какой бы «шампанской» не была смелость французов,
какими бы забавными не казались английские трюкачества, но когда на
один немецкий самолет стали выходить три, пять и более вражеских,
смеяться над ними удавалось все реже, а смех становился все
грустнее. Ни опыт, ни своя земля не помогали подступиться к
воздушным армадам в несколько эшелонов, как из гигантской лейки
поливающим все вокруг струями фосфорных пуль. Один за другим
уходили на тот свет рыцари крылатой войны. Бельке, Иммельман,