Тихие шаги в коридоре Рудольф услышал
загодя. Можно было не гадать кто это, ступать так легко мог только
один человек – его мать. Конечно же, она как обычно, осторожно
постучала в дверь, лишенную замков как и все внутренние двери в
доме – старый Шетцинг считал, что честному человеку, тем более
детям, не от кого запираться, и запоры в доме не нужны. Рудольф
открыл.
Они сидели друг против друга
несколько минут, в полном молчании, и Рудольф с ужасом осознавал,
что ему нечего сказать матери. Конечно, он любил ее по-прежнему,
маленькую женщину, преждевременно постаревшую от жизни с
супругом-тираном и горя от потери старшего сына. Но говорить ему
было просто не о чем. С каждым годом войны он все больше отдалялся
от нее, не в силу некоего злого умысла – просто его интересы,
самолеты, схватки, победы, смерть, наконец – все это было
бесконечно далеко от того, чем жила она. А ему было скучно и
неинтересно описание нехитрых сложностей быта, способы
приготовления капустного супа, цены городского черного рынка и
прочее, что теперь составляло суть ее жизни.
Это было по-своему трагично и очень
грустно – чувствовать искреннюю привязанность к человеку, и в то же
время быть не в силах выразить ее как-то иначе нежели через теплый
взгляд и добрую улыбку.
- Скоро я ухожу, - сказал он, просто
чтобы что-нибудь сказать, разбить словами звенящую тишину,
прерываемую лишь нестройным пением снизу. – Пора.
- Я понимаю, - ответила она, глядя
куда-то вниз, сложив ладони на небольшом мешочке, увесистом на вид,
наверное, с каким-то рукоделием. – Я понимаю…
- Береги себя, мама… - слова
получались какими-то надуманными, вымученными. Рудольф чувствовал,
как стены этого дома словно стискивают его, не давая вздохнуть
полной грудью. На фронте, в перерывах между полетами он мечтал о
том, как окажется дома, в тишине, там где смерть не ждет любой
промашки, чтобы напомнить о себе. Теперь же ему хотелось как можно
скорее сесть на поезд и вернуться к своим, туда, где все просто и
понятно, где слова грубы, но всегда однозначны и искренни.
- Конечно, сын… Обязательно.
Рудольф собрался, было, встать, но
мать неожиданно резко наклонилась, быстрым движением положила
ладонь ему на колено, вынуждая остаться сидеть.
- Возьми.
Она протянула ему мешочек. Рудольф
машинально принял его, оценив вес и угловатые выступы. Не похоже на
нитки и наперстки.