- Скоро вернется… - протянул Шейн. –
Вернется наш лейтенант из отпуска и даст всем прикурить… Вот скажи,
сержант, ради всех святых, сколько нас еще будут держать в этой
песочнице? Ясно и младенцу – что-то затевается.
- Ну да, мне ведь докладывает лично
Хейг, - саркастически ответил австралиец, неосознанно подстраиваясь
под простецкий стиль собеседника. – Вот прямо с утра приходил, с
письменным докладом. Спроси у
Першинга[6].
Боцман наконец-то затих, поникшие и
измученные испытуемые гуськом потянулись с полигона, все как один
шоколадно-коричневого цвета, измазанные в грязи и глине от подошв
до бровей. Проходя мимо пригорка, они бросали злобные взгляды на
вольготно расположившуюся пару.
Тоннельщиков не любил никто. Офицеры
в Ставке – за то, чтоте «бездельничали», пока прочая армия
продолжала, как проклятая, готовить очередное великое наступление
(обычно оканчивающееся продвижением на пару сотен ярдов многократно
перекопаннойфугасами и обильно политой кровью фландрской глины).
Дивизионные офицеры – за независимый вид и возможность плевать на
их приказы. Бригадные офицеры – за знание каждого закоулка фронта
(где сами они если и бывали, то по недоразумению), полковые – за
то, что тоннельщики копали лучшие укрытия, но не давали ими
пользоваться другим. Субалтерны[7] же не
могли сдержать зависти, видя превосходящие знания
саперов.
Но больше всего саперов не любили
рядовые «томми», причем вместо обыденного «не любили» правильнее
было бы сказать «истово ненавидели». После Мессин немцы очень
серьезно относились к «крысам», каждое появление тоннельщиков на
передовой означало, что боши постараются уничтожить их любой ценой
– от постоянных артобстрелов до самоубийственных рейдов к выходам
из подземных нор. С соответствующими последствиями для всех, кому
не повезло оказаться поблизости. А уж когда часть на поверхности
успевала смениться, и пехотинцы неожиданно обнаруживали выползающих
прямо из-под земли мрачных незнакомцев, перемазанных с ног до
головы… Ну и не стоит забывать, что стараниями Нортона
Гриффитса[8] рядовой сапер получал шесть
шиллингов в день – втрое больше, чем в пехоте.
Сейчас, весной девятнадцатого, старые
добрые «кроты» были уже не нужны и мастеров подземной войны
перевели в штурмовые отряды, с сохранением прежнего состава.
Сержанты, приставленные для обучения бывших тоннельщиков
премудростям траншейной войны, поначалу гоняли их с удвоенным
рвением, предвкушая немало веселых минут себе и слез –
«новичкам». Снова и снова наполнять бездонные мешки тобой же
выкопанной землей, носиться сломя голову по узким траншеям и
ползать в грязи под рядами колючей проволоки, метать ручные и
ружейные гранаты – скажете, приятного мало? Но не тут-то было!
Тоннельщики, набранные прямо из шахт Камберленда и Уэстморленда, за
два года подземной войны и столько же - инженерных работ, видели в
деле любую взрывчатку – порох, лиддит, аммонал. Занятия по
гранатометанию «кроты» превращали в спорт, дурачась как дети,
споря, кто точнее и дальше кинет старые «банки», «щетки», «лимоны»,
новые зажигательные и дымовые гранаты – стоя, сидя, с колена, лежа,
на бегу. От плеча, как спортивное ядро, метая, как дротик, бросая,
как мяч в крикете...