Александру Морхаузу следовало бы
пройтись острым умом по цепи странных совпадений, которые имели
место за последний месяц, придти к определенным умозаключениям,
проверить несообразности. И наконец, после сложной интеллектуальной
комбинации...
Ничего этого кардинал делать не стал.
Вернее все описанное уместилось в несколько мгновений напряженной
умственной работы. А затем, повинуясь не логике, а наитию, Морхауз
снял телефонную трубку и приказал секретарю соединить его по
официальной линии с одним из злейших врагов кардинала. То есть с
Бенуа-Мари-Селестеном де Кюси, герцогом-архиепископом Реймским.
На мирской взгляд, это был лишь один
из высокопоставленных клириков, коих в Святой Церкви насчитывались
сотни: митрополиты церковных провинций, главы архиепархий,
титулярные руководители кафедр ныне не существующих древних
городов. И, разумеется, не считая тех, кому столь высокий титул
присваивался персонально Папой. Однако место за кафедрой собора
Реймса среди посвящённых в тонкие материи Святого Престола значило
больше, чем иная кардинальская сутана. Герцог-архиепископ Реймса -
не просто клирик, он «пастырь королей».
То была традиция, уходящая во тьму
веков, столь значимая, что её сохранение оказалось первым условием
в договоре о примирении и разделении Королевства Франции и молодой
Французской Республики, завершавшим почти два десятилетия
формальной войны. Ибо в Реймсе над будущим королём свершалось
таинство крещения; в Реймсе король венчался; из Реймского собора
принц выходил властителем державы после коронации; и здесь же, в
королевской усыпальнице после отпевания его бренная плоть находила
свой последний приют. Париж был столицей мира и мозгом французской
державы. Реймс - ее сердцем. Открыть представительство в Париже
считалось правилом хорошего тона для любого сколь-нибудь серьезного
картеля. Иметь штаб-квартиру в Реймсе - вот признак настоящей
власти и подлинного делового веса.
Более того, оплот в Реймсе открывал
доступ к возможностям не только Старого Света, но и американских
земель.
За океаном духовенство по-прежнему
уважалось в старейших традициях, не в пример республиканцам Старого
Света. И церковная карьера была не менее достойна дворянина, нежели
любая иная. А благородные негоцианты Луизианы отнюдь не стеснялись
просить об одолжениях своего родственника или приятеля, имеющего
столь широкие знакомства среди европейской католической буржуазии.
Об этом никто никогда не упоминал вслух, но Морхауз примерно
представлял, какие суммы числились в идущих архиепископской почтой
векселях от Нуво-Орлеана до Парижа и обратно.