- А я не
верю в подаяние, - голос старика звенел, как промороженный клинок.
- Misericórdia, как известно, есть infirma. Милосердие - удел
слабых.
- Мне нужна
помощь, - повторил Морхауз. Кардинал был в ярости, потому что
второй раз уже был вынужден обращаться за помощью, буквально
вымаливая ее у старого интригана. Но выбора не оставалось, так что
Морхауз буквально заковал себя в броню непробиваемого внешнего
спокойствия.
- И я готов
за нее платить. Назови цену. Деньги, привилегии, положение. Ты
знаешь, что теперь можешь требовать все.
Последний
раз Александр опускался до мольбы лет сорок назад, и привкус
унижения горчил во рту, как протухшая желчь. Но кардинал лишь молча
сглотнул, ожидая ответа - внешне спокойный и сдержанный, как
мученик пред львами на римской арене.
- Что тебе
нужно? - с внешним безразличием спросил ди Конти. - От старого и
беспомощного меня? Я уже совершил для тебя одно чудо, неужели ты
считаешь меня святым?
- Боскэ
жив, - с железной уверенностью отозвался Морхауз. - Франц вывел его
из отеля и города, это я знаю точно. Но дальше их следы теряются. У
меня есть деньги, есть доверенные люди. Но нет столь прочных связей
и знакомств на Востоке, как у тебя. Боскэ еще можно найти и спасти,
но действовать надо очень быстро.
- Да, такое
вполне возможно... - кардинал Уголино сомкнул кончики пальцев с
видом благостным и постным до оскомины. - Но, Александр, я
по-прежнему не вижу причин помогать тебе. И дело даже не в том, что
я пока не получил компенсации, достойной минувших
усилий.
- Ты ничего
и не просил, - не выдержал Морхауз, с трудом удерживаясь от
гневного возгласа.
- Настоящая
беда кроется в ином, - продолжил старик, будто бы не слыша слов
оппонента. - Ты расслабился, потерял хватку. Я мог бы помочь бойцу,
который оступился и пропустил удар. Такое случается с каждым из
нас, нельзя побеждать во всех боях. Но...
Уголино
вздохнул и сжал ладони.
- Есть
ощутимая разница между ошибкой и слабостью. И в тебе я вижу второе.
К сожалению.
- Ты же
понимаешь, «французы» сыграли против всех правил! - Морхауз с
ужасом почувствовал, что выдержка все же изменяет ему и невольно
повысил тон. Уголино скривился при виде такой несдержанности,
однако кардинал-вице-канцлер уже не мог остановиться.
- Интриги,
подкуп, прочие подлости и хитрости - это святое, это, можно
сказать, канон! - вопиял Морхауз, потрясая кулаком. - Но устраивать
перестрелку посреди Бейрута, засылать ассассинов! У нас что,
вернулись времена Борджиа?!