зловещий.
Обычный, довольно приятный баритон с мягким акцентом. Голос
немолодого и уставшего человека, которого грубо и не вовремя
оторвали от важного дела.
Горячий,
раскаленный воздух наконец-то ворвался в легкие доминиканца.
Гильермо закашлялся, хрипло вдохнул еще раз.
Убийца
вздохнул, провел рукой по лысине. И сказал, повернувшись к
потерявшему сознание Олегу, но обращаясь скорее к самому
себе:
- Что ж, по
крайней мере, получу с тебя.
Но прежде
чем ствол уперся в голову стонущего в беспамятстве Солдатенкова,
доминиканец неожиданно четко сказал:
-
Нет.
И было это
сказано так, что человек с пистолетом услышал. По -настоящему
услышал.
Риман
повернул голову одним ухом к сумасшедшему старику, не сводя,
впрочем, прицела с Солдатенкова.
- Ты его не
тронешь, - выговорил Леон, поднимаясь на ноги. Ему пришлось
опереться на стену, однако монах смог встать сам.
- Неужели?
- саркастически отозвался убийца.
- Ты его не
тронешь, - повторил Гильермо.
За окнами
уже топали, шумели, что-то со звоном ломали. Перестрелка почти
затихла, и помощь была близка. А это значило, что счет жизни Олега
идет на секунды, и убийца пристрелит его, прежде чем подоспеют
неизвестные спасители.
- И почему
же? - Риман не спешил, точно зная, что успеет убить фюрера
проклятой ганзы любым угодным образом.
Гильермо
окончательно выпрямился, расправил худые плечи. Он понимал, что
выглядит безмерно жалко, наверное, даже гомерически смешно. Но
сейчас его оружием было слово, и слово надлежало
сказать.
- Я буду
понтификом. Папой, викарием Христа. Я буду повелевать людьми и
деньгами. И клянусь тебе, если ты только коснешься моих спутников,
тебе не жить.
Риман
подошел к бесноватому и посмотрел тому в глаза. В темные колодцы
души, где плескались совсем не монашеские ярость, безумие. А еще -
непоколебимая уверенность в сказанном.
Мало, очень
мало кто мог выдержать взгляд Ицхака Римана. Но в это мгновение
кригсмейстер почувствовал, что ему самому хочется на мгновение
отвести глаза.
- Я объявлю
награду за тебя, за каждого из твоих людей. Сколько бы это ни
стоило. Золото, бриллианты, все, что угодно. Я буду повышать ее до
тех пор, пока в мире не останется места, где ты мог бы скрыться. Ты
умрешь, и смерть твоя будет ужасной. Поверь мне... или убей вместе
с ним.
Стрелок
неожиданно хмыкнул. Со звучным щелканьем сложил приклад своего
ужасающего орудия. Снова усмехнулся, повернулся, и зашагал прочь.
Он не удостоил монаха ни словом, ни даже взглядом. Он просто
уходил.