- Отнюдь, - коротко отрезал Морхауз.
- Более точный перевод - «каждому по заслугам». Что, впрочем,
весьма справедливо в нашем случае, так что благодарю за точную
формулировку.
Гильермо не ответил, четко уяснив для
себя, что в разговоре с кардиналом не стоит обманываться
сиюсекундными переменами в его настроении. Он лишь склонил голову
ниже, стараясь уподобиться раскаявшемуся грешнику.
- Не обращайте внимания, брат, -
вымолвил Морхауз. - Иногда я бываю... чрезмерно резок и не сдержан.
К сожалению, мне приходится видеть слишком много глупых и жестоких
людей, с которыми приходится разговаривать на понятном им языке.
Это ожесточает, поневоле. Теперь же вернемся к нашим насущным
заботам.
Кардинал осторожно - по-настоящему
аккуратно, стараясь не стронуть плашки - передвинул доску сеги
подальше, на противоположный угол стола. Достал откуда-то из-под
стола и поставил на гладкие черные доски два странных горшка.
Гильермо вспомнил, что под столом
укрывался дорожный саквояж Морхауза. Видимо оттуда кардинал и
достал горшки. Были они довольно странные - гладко-коричневые,
глазированные, словно сплющенные сверху. Под глубоко утопленными
крышками побрякивало, как будто внутри пересыпались мелкие
камни.
- Я вижу, сложные восточные игры вам
не в новинку. Это хорошо. Мы вернемся к вашим японским шахматам, но
как-нибудь в другой раз. А теперь приобщимся к иному занятию, ab
origine, с азов. Вы показали мне игру ассассина и разведчика. А я
научу вас го. Это игра стратегов. Людей, которые меняют себя и
мир.
Кардинал достал и разложил довольно
большую деревянную доску, расчерченную клетками. Отчасти игровое
поле было похоже на то, что использовалась для сеги, только не
прямоугольное, а квадратное. Доска даже на беглый взгляд казалась
очень дорогой - полированная, переливающаяся перламутровыми
отблесками благородного дерева, покрытая тонким слоем идеально
прозрачного лака.
- Забавно, что в одном месте и в одно
время сошлись два человека со столь экзотическими увлечениями, -
сообщил Морхауз. - Истинно говорю, это промысел Божий и грешно было
бы ему противиться. Правила го крайне просты, однако вы увидите,
что эта игра неисчерпаема, как любовь Господня.
- Боюсь, я не сумею, - растерянно
проговорил Гильермо, нервно хрустя суставами, будто ломал пальцы. -
Я плохо познаю новое и бываю рассеян.