БАР он повесил на шею, под правую
руку. Тяжелая железка успокаивала, делилась малой толикой
уверенности. А уверенности командиру сейчас и не хватало, так что
заемная была весьма к месту.
Особых команд не требовалось, каждый
и так знал, что ему делать. Быкообразный Максвелл, светя рыжей
щетиной, как сигнальный фонарь, сноровисто полез на крышу
передового Рено, захватив свой любимый «Энфилд» с диоптрическим
прицелом. Хохол, он же Кот, вытащил из замыкающего автомобиля свой
«стрекотальник» - русский пулемет ЛД под пистолетный патрон - и
двинулся назад, искать наилучшую позицию. При этом он шепотом,
мешая русский с малоросским, ругал диспозицию - каменные пики
частично перекрывали обзор и обстрел с любой точки. Как ни встань,
все равно останутся мертвые зоны. Два
негра-аскари[1] составили фланговое
охранение, их затрепанные шинели, представлявшие собой скорее
сшитые воедино лохмотья, прекрасно сливались с унылым песком.
- Не вижу ни черта, - лаконично
сообщил сверху Максвелл. - Пусто.
Хольг достал из затертого кожаного
футляра старый полевой бинокль и обозрел окрестности. После чего
согласился со снайпером ганзы - действительно, ничего. Глянул на
часы. Еще десять минут.
Кушнаф и Родригес тем временем
растянули антенну. Чжу крутил настройки радиоприемника, через
открытую дверцу грузовика доносились хрипы и треск помех. Тряска
снова сбила настройку сложного агрегата, приходилось все
подстраивать заново.
- Успею, командир, - нервно пообещал
Чжу, вращая центральный верньер. На его бритой голове выступили
капли пота.
- Успей, - холодно посоветовал Хольг,
пряча бинокль. Чжу занервничал еще больше, впрочем, это было его
нормальным и привычным состоянием. Родригес как обычно
прокомментировала ситуацию короткой тирадой на испанском. Ее никто
не понял, но звучало красиво.
Наконец через треснувший динамик
донеслось:
- ...с появлением социализма в
принципе реализма и с науськиванием журнализма в животной шкурке,
эмпирически внушается народу материализм, принцип слепого
дарвинизма, принцип зависти на ЧУЖУЮ собственность, принцип
САМОВЛАСТИЯ, при чём развивается взаимное раздражение в
семейно-сословной жизни, всё и вся выходит из нормального состояния
условий, при которых общественная жизнь только и возможна,
единодушие народности исчезает, и слагается в народе как бы в девиз
его жизни: «Горшок пустой, да сам большой»!