- Мы были в своем праве, - отметила
Родригес, скорее для порядка. - Кто устраивает засаду на Дороге,
тот действует на свой страх и риск. Раскрашенные ублюдки сами
напросились.
- Да, - согласился Хольг, в крайней
рассеянности глядя в потолок. - Но сейчас это не важно.
Татуированные будут мстить, а заступиться за нас теперь некому.
- Ruines villanos! - коротко и
энергично сказала девушка. Хольг плохо понимал испанский, но ее тон
и выразительность не оставляли простора для толкований.
- Согласен.
Он сел и согнув ногу в колене,
помассировал увечную стопу, вернее остатки оной.
- Но наши проблемы от этого не
исчезнут, - продолжил он мысль. - Белц нас больше не защищает.
Крупные и значимые бриганды, может, и помогут, но это считай
рабство. А с деньгами у нас и так скверно.
- Не так уж и скверно.
- Скверно, - повторил Хольг. -
Худо-бедно поддерживаем положение, но на развитие уже ничего не
остается. Мы бьемся в прозрачный потолок и не можем подняться
выше.
За стеной автобуса кто-то глухо
рассмеялся. Смех звучал диковато. с явной ноткой безумия, срываясь
на рыдание и истерический визг. Затем что-то стукнуло, металлически
лязгнуло. И все затихло, уступив постоянному, непрекращающемуся
шуму ночного Шарма. Негромкий, вибрирующий рокот множества людей,
которые занимаются каждый своим, но как на подбор - сугубо
предосудительным в высокоморальном обществе.
- Опять Рыжий буянит, - поморщилась
Родригес. - Надеюсь, его не накроет снова.
- С пулей в башке и не такое может
случиться, - отозвался Хольг, по-прежнему разминая ногу. - Но
таблетки у него еще есть.
- Максвелла надо заменить, - негромко
посоветовала девушка, словно продолжая давно начатый разговор. -
Пока он снова кого-нибудь не порезал или не подстрелил, как в том
месяце.
- Его не на кого менять, - с той же
интонацией ответил фюрер. - Он великолепный стрелок, позволить себе
другого такого специалиста мы не можем. Здоровые берут слишком
дорого.
- Ох, отзовется нам это все
еще...
- Возможно, - Хольг закрыл тему не
допускающим споров тоном. - Но не сегодня. Пока у нас есть над чем
еще поломать голову.
- У тебя есть идеи? - прямо спросила
Родригес, заправляя непослушную прядь за ухо.
- Есть. Одна. Только она нездоровая.
Но деваться, похоже, некуда.
Фюрер говорил кроткими, рублеными
фразами, с большими паузами. И явно страшился той самой нездоровой
идеи.