Я открыла подпол, где располагался ледник, выполняя функцию
холодильника, достала сыр, масло, буженину, нарезала хлеб и
поставила перед мужчиной еще горячий душистый отвар. Все это время
я боролась с желанием коснуться его плеча, прижаться к нему,
вдохнуть любимый запах. Но мужчина заправил за ухо, хорошо знакомым
мне жестом, длинную прядь темных волос и принялся за
бутерброды.
Мне хотелось встряхнуть его и крикнуть: Дарен, это я, неужели ты
не узнаешь меня? Но он даже не поднимал на меня глаз, погруженный в
свои размышления.
— Спасибо за ужин, извини, что задержал тебя. — сказал он,
вставая с табурета.
Я молча кивнула, складывая остатки. Что-либо говорить душевных
сил не было, а от пережитого напряжения подрагивали руки.
— У тебя все в порядке? — мужчина вдруг замер у выхода и
пристально посмотрел на меня.
Мне хотелось закричать: «Нет, Дарен, не все! Ты мне изменил, я,
скорее всего, умерла, а теперь ты делаешь вид, что мы не знакомы!»
Но в слух не проронила ни звука, лишь кивнула.
Закончив с уборкой на кухне, я поплелась в свой чуланчик и
устроилась на скамье. Спать после того, как я проспала несколько
часов в поле не хотелось. Оставалось лишь придаваться жалости к
самой себе.
Новое раннее утро было еще более безрадостным, чем предыдущее. Я
вновь была разбитой, с опухшими от слез глазами, и заторможенной от
бессонной ночи. Не вслушиваясь в разговор между Васей и Маришкой, я
молча взяла ведра и пошла за водой. Сегодня яркий утренний свет
лишь раздражал меня, я прикрыла глаза рукой, и быстро пересекла
двор.
— Чой-то на тебе лица нет, девка? От солнца прячешься, будто
упырь какой?
Я подняла глаза, разглядывая представшую передо мной дряхлую
неопрятную старуху.
— Бессонница ночью мучала. — было ясно, что женщина ждет от меня
какого-то ответа.
— Значит мало работаешь. — вынесла она свой вердикт, — дайка мне
напиться, а то утро жаркое выдалось.
Сказки про старух у колодцев я помнила, потому безропотно и даже
с неким почтением, на всякий случай, чтобы потом лягушками не
плеваться, поднесла женщине полный черпачок студеной воды.
— Эк, хороша водица! Ты, девица, умылась бы, глядишь и полегчало
б. Кто тебе судьбой предначертан твоим останется, а кто с краю
проходил, так своим путем и пойдет. Тут и горевать не о чем,
радуйся жизни, да работай усердно. — на этих словах старуха
развернулась и поковыляла прочь со двора.