— Изволил лишь крендельками угоститься.
— Бедный мальчик, совсем исхудает, а коли жирка не будет — зимой
опять болеть начнет.
До меня с некоторой задержкой дошел смысл сказанных слов: у
Дарена есть ребенок. Это причинило мне даже больше боли, чем
случайно уведенная сцена в кафе, которая немного поблекла в памяти
из-за последних ярких впечатлений. Ребенок словно делал Дарена в
разы ближе к другой женщине. Это выбивало почву из-под ног,
заставляло мою душу раскалываться на кусочки.
— Еля, ты чего бледная такая? Опять поплохело? Ты случаем не
нагуляла себе проблем-то? — раздался голос кухарки над ухом, от
чего я вздрогнула.
— Что? — растерянно посмотрела на женщину.
— Да когда ж ей гулялять-то? Из кухни почти не выходит. —
вступилась за мою честь Маришка. — Может с животом плохо? Оно всяко
бывает. Помню, я с братом слив зеленых наелась, да так потом
мучалась, как есть, думала, помру!
— Так у нас тут и слив зеленых взяться неоткуда!
— Ну это я для примеру. Еля-то может, чем другим
потравилась.
— Ох, ну и глупые вы у меня девки! Иди уж, приляг, до ужина
время есть.
— Я лучше выйду, подышу.
— Ну иди-иди. Только долго не загуливай.
Я быстро преодолела уже знакомый коридор и оказалась на
хозяйственном дворе. Светившее солнце казалось мне насмешкой, а
летающие высоко в небе ласточки вызывали раздражение. Почему я не
вижу сон про Дюймовочку? Почему эти ласточки летают там в вышине,
занимаясь своими делами вместо того, чтобы отвезти меня в далекую
южную страну к прекрасному принцу, который никогда меня не придаст
и не причинит боли? Чувство несправедливости и обиды сдавливало
грудь. Я быстро миновала двор, почти пробежала мимо скотного двора,
располагавшегося подальше от имения, что бы шум и запахи не мешали
хозяевам, и оказалась в бескрайнем поле, где колосилась еще зеленая
тяжелая рож, а между колосьев росли васильки и ромашки. Отчего все
вокруг, словно издевалось надо мной своей красотою? Я устало
опустилась на колени и заплакала, мне было горько от того, что мир
так красив, а человеческая душа столь уродлива и лжива. Мне, вдруг,
стало жаль и этот василек, и ромашку, которых никто не оценит, не
поймет их простой и искренней красоты, их воли к жизни и любви к
солнцу. Я чувствовала себя таким же луговым цветком, который любил
и доверял своему солнцу, но однажды его просто скосили, не за что,
бросили как ненужный сорняк, растоптав нежные лепестки. Почему? За
что? Что я сделала тебе, Дарен?