– Вы верующий человек? – спросил я.
Доктор кивнул:
– А что, не похоже?
Я пожал плечами.
Он засмеялся:
– Я верующий, причем давно, задолго до всего этого. Обычно
профессия делает врачей циниками, но даже внутри самого
отъявленного скептика живет вера. Если кто-то скажет вам, что он
Фома неверующий, пропустите его высказывание мимо ушей. Вас
обманывают.
Меня пробило на философию:
– Но почему поверхность превращает нас в каких-то тварей?
Где эта забота, о которой вы говорите.
– Возможно, тут как в Библии: поверхность, как и душа
человеческая, – поле битвы нескольких сил. Пока побеждает
темная, но рано или поздно добро возьмет верх.
– Похоже на сказку.
– Это моя точка зрения. Если у вас ко мне больше ничего
нет, я, с вашего позволения, чуток вздремну. Операция была не из
легких. Устал как собака.
Я вздрогнул. Намек понятен, не дурак.
– Простите, что помешал. Я ухожу.
Я вышел из вагончика лазарета и остановился на перроне. Действие
артефакта оказалось кратковременным, или, может, на Дока он влиял
намного сильнее.
Прошлое снова обухом ударило по голове. Жаль, не курю. Стало не
по себе из-за дурацкой, в сущности, гибели друга. Но, окажись я на
его месте, наверняка поступил бы точно так же. Пусть покоится с
миром.
Тут я вспомнил, что у Белых осталась маленькая дочка. После
смерти родителей вряд ли кому-то до нее есть дело. Еще один
голодный рот и обуза. В другую семью ее не возьмут. Люди давно уже
стали практичными и черствыми. По себе сужу. Вроде не сволочь
последняя, остатки порядочности наблюдаются, но взвалить
ответственность за дитенка не смогу.
Медсестра, выносившая тазик с постиранными бинтами, подсказала,
где надо искать девочку. Ее, как и других малолетних сирот,
отправили к Кабанихе – пожилой тетке, когда-то работавшей
воспитательницей в детском саде.
Ребятишки возились на паласе с игрушками. Сироток хватало,
постепенно количество их росло. В сущности, если разобраться, почти
все мы остались сиротами. Проклятая война отняла у нас все, кроме
жалкого подобия жизни, лишив в первую очередь семьи. Война
разрушила наш мир, иссушила наши души.
Я давно выработал в себе здоровый цинизм, привык глядеть на вещи
через призму отстраненности, иначе просто не смог бы жить дальше.
Обычно это помогало, однако видеть детей, навсегда лишенных
родительского тепла и ласки, выше моих сил. Я нервно сглотнул.