Это внимание к несводимой множественности властных отношений неотделимо от методологических проблем того, как сегодня должны анализироваться режимы практик и отношения власти, чтобы в этом анализе отличаться от своего либерального самоописания или своей программной рациональности, а также от концептуальных отношений между суверенитетом, насилием и исключением (Dean 2002a, 2007). В том, что касается этих тем, Джорджо Агамбен, который поднял вопрос об отношениях между, с одной стороны, суверенитетом и биополитикой, выявленными в «лагере» (Agamben 1998; Агамбен 2011), с другой – использованием исключения в рамках управления (Agamben 2005; Агамбен 2011), доказал, что результаты его критической и теоретической работы невозможно просто так отвергнуть, несмотря на значительные оговорки (Dean 2004, 2007). В критических обвинениях в адрес Агамбена за то, что он основывает анализ власти на суверенном праве смерти и не дает различения, необходимые для анализа либеральных демократий (Rabinow, Rose 2006), слышно эхо критических выступлений Фуко против тех, кто использовал «фашизм» как «аналитическую сетку» для политик разоблачения и страха перед государством, а также его неудовлетворенность своими ранними взглядами на биополитику как то, что усиливает направленные на геноцид импульсы государства. Мы должны признать отступление Фуко в исследованиях власти от некоторых крайних тезисов или крайностей интерпретации и его разрыв с некоторыми из коллег. Но следует признать и множественность властных отношений в либеральных демократиях и даже в определенных режимах практик. Проблема, с которой мы недавно столкнулись, состояла не в воображаемом фашизме либерально-демократического государства, а в том, как суверенные и принудительные типы рациональности и техник – от концентрационных лагерей до систем общественных работ[46] – были внезапно и непредсказуемо перенесены на территорию самого либерального искусства управления.
История размышлений Фуко о правительности, возможно, прояснит склонность считать, будто либеральные искусства управления каким-то образом переописали или перекодировали более опасные и насильственные компоненты биополитики или суверенитета и потому, быть может, даже сделали их безопасными (о чем я уже писал (Dean 2007: 86–87)).