Но я опять увлёкся, это самое
«сейчас» случилось восемь десятилетий назад. С тех пор Венченте
успел осчастливить нас и другими инновациями, в том числе
осветительными приборами. Хотя поговаривают, что нынче он вернулся
к старому проекту и работает над некой системой линз, дабы
увеличить дальность световых лучей.
Я поднимался по крутому,
задернованному склону, порой нетерпеливо помогая себе руками. Запах
взбудоражил меня намного раньше, чем я приблизился к башне.
Вонь скотного двора не помешала
различить человеческих дух, оставшийся на инвентаре. След его
уводил к невысокому порогу, сочился из дверных щелей... но я
одернул себя и залез в курятник, как наглый хорёк. Спрашивать
разрешения не решился, понимая, что близость живого человека лишит
меня остатков выдержки.
Все годы воспитания и муштры пошли
прахом, от привитых манер и военной выправки не осталось даже
следа, когда я схватил первую птицу и вонзил в неё выскочившие на
свободу клыки. Впрочем, какие манеры могут быть у дикого зверя?
Птица голосила и била свободным крылом, пока не затихла. Крови в
ней оказалось слишком мало, но кур было много...
Шум перепуганных квочек и лошадиное
ржание привлекли внимание одного из смотрителей маяка. С фонарём и
заряженным арбалетом он приблизился к курятнику. Скрипнула
рассохшаяся дверь. Свет резанул меня по глазам, заставив зашипеть.
Белые и пёстрые перья медленно оседали на загаженную помётом
землю.
Мужик отшатнулся, увидев ночного
вора с пернатой тушкой в руках. Волей или страхом, но он нажал на
спусковой рычаг. Тетива высвободилась из зацепа, болт скользнул по
направляющему пазу и... вонзился в перекладину под потолком. Я
выплюнул пух и попытался объясниться, но смелость оставила
маячника, он отшатнулся и бросился бежать.
Вид удирающей добычи оказался
невыносим.
Сорвавшись с места, я вмиг догнал
его и повалил в уличную грязь. Он захлебнулся собственным криком,
потому что я ещё не умел кусать правильно, и мои клыки разорвали
артерию. Горячая, живая кровь окатила меня фонтаном. Она била прямо
в глотку, я не мог толком глотать и тоже захлёбывался. Меня
пробирала дрожь, ужас от содеянного и одновременное счастье —
безумное во мрачной чистоте. Недоступное смертному, если у того всё
хорошо с головой.
В дверях появилась супруга
смотрителя — по женской простоте она выбежала на крики мужа, хотя
следовало немедля запереться в глубинах каменного строения. Я
поднял к ней окровавленное лицо и улыбнулся. Праздник ещё не
закончился.