Хотел положить малыша под руку
мамочки, чтобы она обняла его и не искала в посмертии, но не вышло
— мышцы покойницы отвердели, суставы потеряли подвижность,
наступило трупное окоченение. В холодной недвижимости женщина
напоминала изделие спятившего куклодела. Спутанные волосы
напитались кровью, таким же багрянцем окрасилась её сорочка. Кожа
застыла холодным фарфором.
Уронив взгляд на собственные кисти,
я отчётливо понял, что не отличаюсь от этого трупа. Та же
мертвенная бледность, такая же холодность. Но с заходом солнца моё
сердце ожило и продолжило толкать кровь по жилам, пусть и неспешно.
Её замерло навечно.
Посмотреть второй раз на
обескровленные тела детишек не хватило духу.
Часть меня продолжала отрицать
содеянное. Я не мог поверить, что способен на подобное. Да, меня
готовили к превращению в вампира, я рос среди бессмертных и нередко
становился свидетелем их жестокости — спонтанной или намеренной. Но
не ждал подобного от себя. Какая глупая самонадеянность!
Теперь всё казалось чудовищным сном,
непробудным кошмаром.
Не помня себя, я затащил внутрь труп
отца семейства.
Мелькнула шальная мысль: ведь
башенные подвалы наполнены бочками с топливом, предназначенным для
поддержания огня. Пропитать верёвку этой маслянистой жидкостью и
запалить как фитиль, да или просто аккуратную дорожку налить от
подвала до двора. Одна искра и...
И никаких следов совершённого мной
преступления, только курятник зачистить.
Но я не смог. Ведь взрыв обрушит
стены маяка, и другие корабли не увидят его света, а значит, кто-то
может налететь на рифы даже без помощи шторма. Устроить поджёг
наверху, чтобы спалить одни тела? Но огонь всё равно доберётся до
сокрытого в недрах здания горючего. Вытащить тела в хлипкое жилище
и спалить его? Но следы крови останутся за толстым металлом дверей,
придётся всё тщательно оттереть, а обоняние у нашего брата
отменное, следы обнаружат, всё поймут...
Да и не хотел я, честное слово,
усугублять вину её сокрытием. Застань меня в те минуты хоть одна
живая душа, я бы отправился в адмиралтейство с повинной и с лёгким
сердцем дожидался бы трибунала. Но стоило представить, какое
выражение проступит на лице Вальдемара... Нет, не одобрит великий
герцог подобных инициатив от собственной родни. И ведь его мнение в
те годы ещё имело для меня значение.