Удерживать тысячи раненых на грани
смерти и не дозволять пересечь черту, невзирая на чудовищные
ранения — искусство, достойное самого Сигизмунда.
Вальдемар не позволял смерти
приблизиться к ним, и лишь когда нечему стало кричать и чувствовать
боль, отдал их души тёмной богине, дабы та низвергла своих
хулителей в пропасть. В народе они получили известность, как три
тысячи мучеников — заодно появилась всем хорошо известная
присказка.
И вот, спустя всего год после тех
знаменательных событий, Брэнский Потрошитель посмотрел на меня.
Жёсткие губы разлепились, чтобы выпустить из лёгких тяжёлый,
укоряющий вздох отца, который собирается отчитывать непутёвого
сына.
— Поздравляю с обретением
бессмертия, — сухо сказал герцог, а его длинные пальцы с
безупречными ногтями сцепились в замок поверх столешницы. — Ты
присаживайся, мой мальчик, нам нужно побеседовать.
Я одёрнул полы богато расшитого
кафтана, расстегнул пуговицы и опустился в кресло перед столом
дяди. Отец к этому времени был уже мёртв, так что, как не горько
признавать, его роль во многом действительно взял на себя
Вальдемар.
— Ты напуган, я погляжу, — произнёс
он всё тем же скупым на эмоции голосом. — Уже освоился со своими
новыми возможностями?
Я неуверенно кивнул.
— Ментальное доминирование
применяешь?
Моя голова снова качнулась
вперёд.
— Да не робей ты так, я же тебя не
съем. — Его губы иронично изогнулись, чуть приоткрыв резцы, а глаза
блеснули сталью. — Ты ведь больше не входишь в число съедобных
существ, верно? Немного жаль, что наша династия так бесславно
пресеклась, но что поделать? Зато мой племянник успел насладиться
солёной водой, почувствовал всю красоту и силу океана.
— Дядя... — хрипло выдавил я.
— Нет, Рихард, даже не смей, —
поднял он руку в повелительном жесте, а затем откинулся к резной
спинке кресла. Его пальцы снова отстучали дробь. — В случившемся
есть и толика моей вины. Я слишком многое тебе позволял. Избавил от
кровных уз с Ирмалиндой, разрешил утолить страсть к такелажу и
рангоуту. Не торопил с женитьбой. И теперь, даже если ты успел
заделать дюжину бастардов портовым шлюхам, разыскать их вряд ли
удастся.
На подоконник с шумом крыльев
приземлился крупный ворон — единственный белый среди птиц великого
герцога. Имя его — Герберт, и когда-то он был фамильяром моего
отца. Тогда я ещё не знал, что на самом деле представляет собой это
существо, а потому мало обратил внимания на косящийся на меня
голубой глаз.