— Почудился?
— Ну, да. Лялька сначала даже не поняла. Наверняка с наушниками сидела.
— А дальше, что?
— Ничего. Мы стали все больницы обзванивать, нашли, где ты, поехали.
— С Лялькой? Ей же рано вставать в школу.
— О небеса! — Сима вздымает руки к потолку. — Вразумите наконец эту бабу! Она чуть концы не отдала, а жалеет здоровую девчонку, на которой пахать и пахать.
— Но…
— Ничего с твоей Лялькой не случилось. Покрутилась со мной, поревела, и я ее на такси домой отправила.
— Так, и что со мной?
— Операцию тебе сделали.
— Это я уже поняла. И что у меня было?
— Разрыв яичника.
— Того самого?
— Да. Я же просила тебя приехать на прием! Просила!
Я теряюсь. Нет, живот, конечно, болел, но чтобы яичник лопнул — это перебор. И как назло, когда дома никого не было. Чувство вины перед подругой сжимает сердце
— Я думала, все пройдет, закрутилась.
— Так и сгинешь от хорошей жизни, — ворчит Симка.
— У меня нормальная жизнь, — обиженно поджимаю губы. — Как у всех.
Пытаюсь приподняться на руках, но падаю от слабости.
— Лежи уже! То, что ты называешь нормальным, на самом деле — безобразие. Ты растворилась в семье, а когда тебе понадобилась помощь, никто пальцем не шевельнул.
— Не ворчи. В моем доме любовь и взаимопонимание. Просто так сложились обстоятельства.
— О боги! — Сима закатывает глаза. — Ваши высокие отношения мне не понять!
— Еще бы! Ты же старая дева.
— Будешь на меня ругаться, уйду!
— И уходи.
Отворачиваюсь, слезы закипают в глазах, хотя и понимаю: подруга права. За восемнадцать лет брака я потеряла себя, вот и вырастила законченных эгоистов.
Дверь с шумом распахивается, и в палату входит медсестра. Она делает мне парочку уколов, измеряет температуру. Все это время мы молчим. Симка дуется, я тоже. Такой разговор у нас возникает не впервые.
Подруга помогает мне встать, умыться, переодеться. Не успеваем мы закончить, как в палату вваливаются муж, свекровь и дочь.
— О, драгоценные родственнички пожаловали? — ворчит Симка.
Но ее бубнение слышу только я.
— Мамочка, как ты? — Лялька оттискивает подругу от кровати и хватает меня за руку. В глазах неподдельный страх и вина. — Прости меня. Я даже не поняла, что тебе плохо.
Ласково касаюсь ее щеки: люблю свою девочку больше жизни.
— Все уже позади, — шепчу непослушными губами.
— Дина, нельзя же так! — басит Глеб. — Трудно было сказать?