Монморанси решил, что это не к нему
относится, затеял бунт и пригласил в гости Гастона с армией.
– Аз есьм спаситель Франции от злого
Ришелье! – провозгласил Месье, вступая на французские земли во
главе испанских войск. – Давайте, открывайте крепости и
выворачивайте карманы! Будем вместе бороться за прекрасную Францию
будущего! Эх, где же ты, любовь народная?
…где-то недружелюбно стрекотали
сверчки. В отдалении раздавались торопливые голоса: «Валим, это
брат короля! Сейчас и нас кому-нибудь заложит!» Любовь народная
была видна воочию.
В паре городов Гастона просто
оплевали с крепостных стен, кое-где открыли, но даже не особо
кланялись. А одна прогрессивная крепость бахнула в сторону
королевского братца из пушек.
– О, приветственный салют! – не
унывал Гастон. – Господа, не будем задерживаться, пойдёмте в
Лангедок!
Города Лангедокской провинции тоже не
то чтобы все поддержали развоевавшегося наследничка. Они-то
помнили, что король и кардинал тоже развоевались! Ага, а вон и две
французские армии на горизонте, нет уж, тут без нас,
нафиг-нафиг.
– И без нас, – сказали испанские
солдаты и храбро обратились в бегство.
– Прорвёмся! – воскликнул отчаянный
Монморанси и поскакал прямиком на ряды французских пехотинцев с
воплями: «Ребяты, Лангедок за нами, помрём за Лангедок!»
– А… как-то… не очень мотивирует, –
отозвались ребяты, и Монморанси продолжил скакать на обалдевших
французов во главе небольшого конного отряда.
Видели сцену конной атаки роханцев во
«Властелине колец»? Вот скакал Монморанси примерно так же, только
воинов у него было в двадцать раз меньше, перед ним была регулярная
французская армия, а в армии было огнестрельное оружие.
Потому в лихого герцога
незамедлительно начали пулять. Нужно отдать ему должное – он
доскакал до шестого ряда французов, когда под ним убили лошадь. К
тому времени сам вояка уже получил с десяток пулевых ранений – но с
учётом доспехов, это было не очень-то и опасно.
Опасно было другое: Монморанси
оказался в руках развоевавшихся Ришелье и Людовика. Хотя какая тут
опасность – ну и что, что бунтовщик? Он же принц крови, народный
любимец, маршал Франции, таких же не казнят…
– Крепко ты попал, вояка, ща мы
вспомним Марильяка, – зарифмовал Ришелье, который, как известно,
кропал на досуге стихи.
– Не везёт Монморанси – быть ему на
небеси, – не растерялся тонкий ценитель поэзии Людовик – и заровнял
в рифму: – А его предупреждали – мол, сиди, не мороси!