Сначала дела шли так удачно для
Мазарини, что даже Гастон Орлеанский не торопился никого предавать.
Конде с друзьями арестовали и запихали в Венсенский замок
(проконопаченный после побега Бофора), Мазарини лихо подавлял
поднятые восстания… Но тут две Фронды объединились между собой,
Гастон Орлеанский торопливо завопил: «Закон джунглей! Каждый сам за
себя!» и рванул на сторону заговорщиков. Которые начали наступать
Анне на горло и требовать всяких свобод, а Мазарини надо убрать, а
то вот Гастон Орлеанский им кажется как-то посимпатичнее в качестве
правителя, чем королева-мать.
– Вы хотели свободы? Ешьте её, волки
позорные! – недоцитировал Мазарини Киплинга, собрался и уехал из
Парижа. Фрондёры на радостях тут же передрались между собой,
Великий Конде сначала было примкнул к королеве, потом опять начал
поднимать бунты…
И тут в духе «цыганочки с выходом» на
сцену подоспел Мазарини. Который, вроде бы, должен был плакать и
гладить котов, но он таки не был Ришелье, а потому вербовал
наёмников. Мазарини тут же принялся гвоздить восставших, на его
сторону встал Тюренн (практически французский Суворов) и вместе они
славно наваляли фрондёрам.
Соперники шли ноздря в ноздрю, но
народ уже устал от вечно грызущихся фрондёров и принялся бурчать,
что Мазарини-то был ещё ничего. В общем, как только наметился
перевес в сторону Конде – кардинал сделал было резкое движение со
словами: «Да я сейчас в изгнание… опять!»
Королева с принцами тоже было уехала
– и тут-то все затосковали по старым временам, начали укоризненно
смотреть в сторону Конде, бормотать сквозь зубы, что лучше бы он…
того, как другой Монморанси… куда-нибудь. И слать делегации к
королеве с воззваниями: «Вернись, мы всё простим, у нас тут
обострённый случай кондизма и гастонита, можно там уже Мазарини,
пожалуйста?»
В общем, Анна и Мазарини возвратились
с триумфом и аплодисментами, а обиженный Конде пошёл и
присоединился к испанской армии.
Так что с Испанией ещё пришлось
повоевать, но потом всё кончилось Пиренейским миром и вообще,
династическим браком. В 1660 г. Людовик и его супруга-испанка
торжественно въехали в Париж. Конде раскаялся и пошёл избираться в
польские короли (и не избрался), а Гастон Орлеанский помер от
несбывшихся чаяний. Словом, всё сложилось почти как в сказке.