С Буаробером, кстати, кардинал тоже
эпически поссорился. Потому что Буаробер как-то явился на репетицию
кардинальской пьесы в обществе известной куртизанки (можно сказать,
выписал контрамарочку, по знакомству). Кто ж знал, что на репетицию
принесёт Гастона и кто ж знал, что последний наболтает державному
братцу в смысле: «А у Ришелье-то во дворце куртизанки табунами
бегают!»
Когда до кардинала всё это дело
дошло, он немедленно приобрёл тон своей мантии, взял аллегорическую
кувалду и вдребезги расколотил аллегорическую чашу своего терпения.
А потом выдал Буароберу совсем не аллегорический пендель, отчего
тот, рыдая, полетел из Парижа прочь.
Ришелье, правда, по своему
литературному секретарю вскоре соскучился. Он уже начинал тяжело
болеть и потому хандрил с каждым годом всё больше. И тут-то
Мазарини, который как раз подвизался при кардинале, решил Ришелье с
Буаробером помирить. И помирил, и об этом тоже есть исторический
анекдот.
Будто бы зашёл Буаробер к кардиналу,
а тот к нему ручки-то тянет и рыдает вовсю! Тут бы писателю и
порыдать за компанию, показывая – как он тронут встречей, а он
как-то и не настроился. То ли кашки покушал плохо, то ли не может
подумать о грустном (ну там, о бабуле, о котятах, о шансах Гастона
на французский трон), то ли не взял с собой лук. Потому Буаробер
возопил: «О-о-о-о, мне дурно!» – и упал где стоял. Кардинал так
проникся этой сверчувствительностью, что тут же сам перестал рыдать
и завопил: «Доктора!» – а Мазарини тут же заботливо подхватил:
«Да-да, пустите же бедняге кровь… кхм, в лечебных целях!» В
результате из Буаробера выкачали тазик крови, и о Мазарини он
неизменно упоминал как о кровопийце, спасибочки большое, помирил,
зараза, с патроном… Что не мешало Буароберу, кстати, потом служить
именно Мазарини.
Но перед смертью насмешник и сатирик,
если верить источникам, всё-таки вспомнил другого кардинала. И
сказал, что вот, если бы с Господом Богом у него были бы отношения
как с кардиналом Ришелье – лучшего б и желать нельзя.
А если говорить о том, чего сам
Ришелье награфоманил – тут мы никак не обойдёмся без «Мирам». Её
даже Дюма в свой роман поместил для знакомства Ришелье с
Д`Артаньяном. Притом, если исходить из Дюма – Ришелье свою пьесу
писал как-то подозрительно долго, потому что осада Ла-Рошели была в
1627-1628 гг., а пьесу поставили в 1639 г. Но кто там знает, может,
Ришелье очень долго остужал блюдо своей мести. Потому что сюжет
пьесы был самую малость говорящим.