— Ты родственников других потеряшек опрашивала?
— Пока нет. Я всё же склоняюсь к версии убийства матерью. Но
доказать будет сложно, учитывая настрой Серебрякова.
— Всё равно у тебя другой версии нет. Начни с потеряшек. А там,
может, обнаружится, что все они...
— Сидят в подземелье под Таганрогом? — не даёт ему договорить
Вероника.
— А почему нет?
— Потому что это легенда. Просто легенда. Я не могу включить в
версию легенду.
— Да, ещё хотел сказать кое-что. У мумии были цветы в волосах,
помнишь? — Кассицкая кивает. — Так вот, это асфодели.
— Мне это должно о чём-то говорить?
— Не знаю, но у нас именно этот вид не встречается. Эти асфодели
растут на юге, в Африке там, в Израиле, на Балканах. У нас —
нет.
— Кто-то привёз сюда живые цветы.
— Может, в горшке вырастил?
— Может, и так. Я не ботаник, не знаю. Но цветы вплетались в
волосы свежими. Зачем?
— Слушай, даже если этот труп и криминальный, дело закрыто. И он
невостребованный. Смысла нет об этом думать. У меня, возможно,
самое важное дело рискует превратиться в висяк. Мне просто не до
этого трупа сейчас.
— А ты не видишь, на что это похоже? — Антон смотрит на подругу
с хитрой улыбкой. — Ритуальное убийство. Секта. Катакомбы.
Похищения людей. Это всё как-то связано.
— Нет, Тоша, — решительно возражает Вероника. — Ты пересмотрелся
приключенческих фильмов. А в жизни всё куда проще, мать избавляется
от дочери, потому что ей важнее штаны в доме, а не ребёнок. Такое
сплошь и рядом. В жизни вообще всё куда проще и отвратительнее, на
самом деле. А у тебя фантазия разыгралась.
— Спорим? — судмедэксперт протягивает руку.
— На что?
— Да не суть, на бутылку шампанского спорим, что это моя
фантастическая версия окажется вернее твоей банальщины?
Вероника хохочет, откидывается на диван, вино кружит голову, и
он трёт лицо, будто вытирает слёзы. Но руку пожимает.
— У тебя тени размазались, — говорит ей Антон.
Девушка прекращает смеяться. Прижимает ладонь к лицу. В глазах
её мелькает страх, стыд, растерянность одновременно.
— Это не тени, — тихо говорит она.
Он осторожно касается её лица, заставляя убрать руку.
— Почему сразу не рассказала?
— А смысл?
— Я его как жабу препарирую, — его кулаки сжимаются так, что
костяшки белеют.
— Тош, не надо. Мне же потом тебя и сажать.
— Пообещай, что не простишь его. Или я его убью, так и знай.